Год активного солнца

— Этой зимой я поеду в Москву. Хочешь, поедем вместе. Зимой легче всего знакомиться с москвичками.

— А летом чем труднее? — насмешливо спросил Отар.

— Скажешь тоже! Зимой — другое дело. — Кудрявый не обратил внимания на насмешку. — Приходишь на каток, садишься, как заправский охотник в засаде. Только какая-нибудь споткнется и упадет, быстренько подскочишь, поднимешь, отряхнешь снег со свитера, проявишь внимание, вот и знакомы. Ну, не буду надоедать. Надумаешь, звони, я работаю там же. Еще раз всего вам хорошего: счастливо нам уйти, а вам остаться! — Гиви чокнулся с горбуном.

— Подожди! Мы с тобой холостяки. Давай выпьем за благополучие твоего друга, пожелаем счастья его жене и детям!

Горбун смутился, сначала что-то вроде удовольствия промелькнуло на его лице, но он тут же неловко сморщился.

— У меня нет жены, — смущенно произнес он и залился краской.

Удивленный Отар бросил взгляд на его обручальное кольцо.

— Это просто так, — догадался Миша.

— Тогда и ты будешь членом нашего «клуба»! — моментально выкрутился Отар из неловкого положения.

Выпили. Гиви со своим горбатым приятелем удалились. Стало тихо. Буфетчик унес лишние бокалы и пустые бутылки.

— В Тбилиси негде спрятаться, чтобы поговорить с глазу на глаз, — недовольно проговорил Тамаз.

— Ты все еще не смирился с этим! — засмеялся Отар и протянул другу сигареты.

— Жалко мне горбатого.

— Убедился, как люди живут? Вчера угощал здесь гостя, а сегодня привел пациента и заставил за все расплатиться.

— Нет, не поэтому.

— Знаю, за что жалеешь. За то, что он надел обручальное кольцо. Тоже хочется всем показать, что и он, дескать, не хуже других.

— Ты слишком жесток, Отар.

Тамаз не пил. Время от времени он поправлял очки да жадно затягивался сигаретой.

— Что такое жизнь? Для чего люди соперничают с кем-то, злобствуют, завидуют? Не лучше ли спокойно идти своей дорогой, прожить свою жизнь мирно?

— Чем рассуждать о жизни, лучше выпить да поговорить на более легкую тему. Но ничего не поделаешь. И сам много думал над этим и пришел к одному мудрому заключению. — Отар помешал в бокале стебельком петрушки. Шампанское в бокале наполнилось пузырьками газа.

— Из-за них не люблю шампанское. — Он указал на пузырьки. — Итак, тебя интересует, что такое жизнь? Сложный вопрос. Значительно сложнее, чем математика. Я знаю, ты проштудировал множество философских книг, но и я могу высказать свое мнение по этому вопросу. Не так ли, Гриша?

— Чего изволите? — встрепенулся буфетчик.

— Подойди, посиди с нами минуточку да прихвати с собой бокал.

— Неудобно, дорогой, вдруг кто-нибудь придет.

— Сядь рядом, говорю.

Гриша принес бокал и, отдуваясь, опустился на стул. Отар налил ему шампанского.

— Дядя Гриша, сколько тебе лет?

— Шестьдесят семь скоро.

— Сколько лет работаешь в буфете?

— Сколько себя помню, дорогой. Мальчишкой был, когда отец взял меня помогать ему.

— Сколько раз ты был в отпуске?

Буфетчик осклабился.

— Чего ты смеешься?

— Эх, сынок, отпуск не для меня выдуман. Ноги вон как распухли. Неделю пролежал в больнице, не выдержал, сбежал. Делу не могу изменить.

— А что, буфет без тебя пропадет?

— Пропасть не пропадет, а семья?

— Тогда уточни и скажи, семью, мол, содержать надо.

— Это ты верно.

— Дядя Гриша, ты бываешь в театре или кино?

— Я и дороги в театр не знаю, где она.

— Судя по твоему слуху, ты, должно быть, в опере частый гость?

Толстый буфетчик поперхнулся со смеху и отпил шампанского.

— Тоже нет. Книги хоть читаешь?

— Книги не про нас писаны.

— Все ясно! — Отар повернулся к другу: — Как ты думаешь, мой Тамаз, мог бы этот человек ежегодно пользоваться отпуском? Отдохнуть, поправить здоровье? Мог бы, но ему и в голову не приходит такое. Восемнадцать часов в сутки торчит он в этом проклятом буфете. Восемнадцать часов в сутки наблюдает, как пьют и едят, и так — на протяжении десятков лет. Но и в его профессии есть своя романтика. Для Гриши она заключается в том, как бы обсчитать клиента и набить свой карман.

— Кого это я обсчитал? — обиделся буфетчик.