Тамаз Яшвили вдруг побледнел, губы его дрожали. Отар только сейчас заметил, как потемнели у него глаза. Сердце у Отара дрогнуло. Он никогда не видел Тамаза таким несчастным. И словно понял что-то. С самого начала он был убежден, что Тамаз не уживется с Медеей, что рано или поздно наступит кризис. Неужели он уже начался? Может быть, поэтому Тамаз пришел сюда? А если он просто соскучился по другу? Впервые за свою жизнь Отар стал в тупик. Он догадывался, что Тамазу тяжело, очень тяжело, но спросить ни о чем не решался. Боялся растравить и без того, видимо, больную рану. Тамаз поднес к губам бокал. Зубы стучали о край стекла. Отар отвел глаза, словно не замечая состояния друга.
— Откупорим еще бутылочку? — беззаботно предложил он.
— Нет, не хочу.
— Что такое, тебе плохо?
— Да, голова кружится. — Тамаз попытался улыбнуться.
— Давай выйдем на воздух.
— Хорошо бы, если ты не против.
— Гриша, счет!
Они расстались в конце улицы Кирова. Глядя в глаза Отару, Тамаз долго жал его сильную руку, словно навсегда прощался с единственным другом, которого по-настоящему любил и который всегда понимал его. Но он боялся сказать что-нибудь, боялся не выдержать и расплакаться. Как хотелось рассказать Отару все, рассказать подробно. И о том, что произошло сегодня, и о жутком незнакомце с гнилыми зубами, и об остановившихся часах. Хотелось признаться, что у него нет больше ни стремлений, ни цели и он намерен свести счеты с жизнью. Нет, не потому, что изменила жена. Просто лишний раз убедился, что на свете нет ничего святого, что жизнь его бессмысленна и он ни на что уже не способен. И как хотелось заглянуть сейчас в душу Медеи. Она так ласково улыбалась, провожая его на работу. Неужели в ней нет ничего, кроме похоти? Неужели ее улыбающиеся невинные глаза скрывают низменную сущность, неужели она способна только на зло и обман?
Отар ясно видел, что творится с Тамазом, но не решался нарушить молчание. Одна неловкая фраза могла испортить все.
Тамаз овладел собой, улыбнулся:
— Всего хорошего, Отар. Надеюсь, не держишь на меня зла за ту вспыльчивость?
— Ты стал сентиментальным, молодой человек.
— Ну, спокойной ночи!
— Позвони мне завтра, весь день буду дома.
«Завтра», — горько усмехнулся Тамаз.
Он медленно одолел подъем. Перед гастрономом вспомнил, что у него нет сигарет.
— Будьте добры, «Иверию», — протянул он продавщице три рубля.
— Сколько? — спросила та, взяв деньги.
Тамаз посмотрел на неестественно толстые руки продавщицы.
— Сколько пачек? — повторила та.
— Три, пожалуйста, — очнулся он.
— И спичек?
— Да, и спичек.
Продавщица подала ему сигареты, потом — спички и сдачу.
Тамаз долго разглядывал пачки, грустно улыбаясь в душе. Ему и одной за глаза хватит, он только по привычке взял три. Продавщица удивленно глянула на замечтавшегося покупателя.
— Я неправильно дала сдачу? — растерянно спросила она.
— Нет, нет, все правильно, — смутился Тамаз и торопливо засунул в карман сигареты и спички.
Продавщица недоуменно пожала плечами и насмешливым взглядом проводила худощавого молодого человека.
Выйдя из магазина, Тамаз свернул в тихую улочку. На углу, перед магазином «Овощи — фрукты», он увидел грузчика, согнувшегося под тяжестью ящиков с яблоками. С верхнего ящика соскользнула веревка, грузчик еле удерживал его на спине. Тамаз подскочил к грузчику и с трудом снял верхний ящик.
— Дай тебе бог счастья! — услышал он неприятно знакомый голос.
Тяжело переводя дыхание, грузчик приблизился к дверям магазина, осторожно повернулся и присел так, чтобы ящики встали на площадку невысокой лестницы у входа. Затем скинул веревку и с трудом разогнулся.
Тамаз обомлел. Перед ним стоял тот самый незнакомец. Неприятно поблескивали желто-черные зубы.
— А, это вы, сосед? Помоги вам бог, вовремя поспели! — Грузчик обтер потное лицо полой халата и достал из кармана пустую пачку сигарет.
Тамаз протянул ему свою.
Грузчик вытащил одну сигарету.
— Берите всю пачку, у меня есть еще.
— Большое спасибо! — Грузчик сунул пачку в карман и сел на ступеньку.
Тамаз удивился, сейчас его совершенно не раздражало неприятное лицо этого человека. Наоборот, он жалел его, запыхавшегося, вспотевшего от тяжелой ноши. Тамаз присмотрелся к нему — больше сорока не дашь, но тяжелая жизнь или болезнь до времени изнурили и состарили человека. Из распахнутого ворота рубахи выглядывала впалая костлявая грудь.
— Спички у вас есть? И спички могу дать.
— Спасибо, сосед.
— Вы что, живете здесь поблизости?
— Да, в полусотне шагов от вас, — грузчик жадно затянулся и таинственно прибавил: — Дом, который вы купили, принадлежал моему отцу. Матери у меня не было, я воспитывался у бабушки. Потом мой отец повесился. Случилось это лет тридцать назад. Бабушка сказала, что над этим домом тяготеет проклятье.
Тамазу стало не по себе.
— Спокойной ночи! — внезапно сказал он и пошел прочь.
— Не скажете, сколько времени? — крикнул вслед грузчик.
Тамаз посмотрел на часы — они стояли…