Уехал он отвратительном настроении.
18. Погром
Подъехав к служебной стоянке, Мышкин неожиданно обнаружил, что его персональное место занято. Там стоял незнакомый форд – белый, с какой-то надписью по бокам и роскошной мигалкой. Дмитрий Евграфович рассвирепел:
– Сволочь депутатская! Мало того, что вы, суки демократические, государство себе в карман положили. Ты еще и мое законное место захапал!
Он подошел к форду и ударил ногой по левому переднему колесу. Машина вздрогнула, но смолчала. Мышкин разъярился еще больше. «Даже сигнализацию, гад, не поставил. Неприкосновенность у него! А у меня вот – нет».
Обошел машину и ударил по правому колесу. Форд молчал.
Ладно, черт с ним. Но прежде чем уйти, Дмитрий Евграфович щедро, от души, плюнул на лобовое стекло автомобиля.
Внезапно машина исторгла истошный рев и скрежет. Замигали фары и подфарники, завертелась огромная корзина сине-красного спецсигнала. Тут-то Мышкин и обнаружил, что на боку форда написано «полиция».
Сохраняя достоинство, Мышкин неторопливо направился к своей волге, еще медленнее вырулил и со скоростью черепахи загнал машину в узкий переулок, куда выходила пожарная дверь патанатомического отделения.
Он поставил волгу прямо напротив входа. Вышел, запер машину и обнаружил: что-то странное витало в воздухе. Принюхался. Запах очень знакомый, только не к месту.
И только подойдя к двери клиники, понял: густо пахнет водкой.
– Какая скотина бутылку с водкой разбила? – пробормотал он.
– Это не водка, доктор! – услышал он сзади.
За ним шел Литвак, усмехаясь, как ни в чем не бывало. Будто несколько дней назад никто Мышкина не привязывал скотчем к креслу. Он протянул Мышкину руку, и Дмитрий Евграфович смалодушничал – пожал ее.
– Привет, академик! – сказал он. – А что?
– Сейчас сам увидишь, – загадочно сказал Литвак. – Не соскучишься.
У входа в ПАО Мышкин остановился, как вкопанный. Мощная дверь из сейфовой стали была вырвана из коробки и висела на одной петле. Из замка торчал сломанный ключ.
Только он протянул к нему руку, как прямо в ухо ему кто-то гаркнул:
– Не трогать!
Мышкин отскочил. И только сейчас увидел в стороне Клементьеву и Клюкина. Рядом с ними – незнакомый полицай в огромной, величиной с полевой аэродром, форменной фураге.
– Нельзя трогать, – внушительно повторил полицейский. – До экспертов ничего нельзя.
Клюкин кивнул на сорванную дверь.
– Такие дела, Полиграфыч, – вздохнул он. – Не иначе Кинг-Конг нас посетил.
Клементьева сочувственно посмотрела на Мышкина и строго сказала полицаю:
– Наш заведующий – профессор Дмитрий Евграфович Мышкин.
– Оперуполномоченный старший лейтенант Зыбин! – отозвался полицейский. И добавил, словно извиняясь. – Такое правило.
– Разумеется, – сухо ответил Мышкин и погрозил кулаком Клементьевой за «профессора». – Но мне все-таки надо посмотреть. Срочно.
– Вместе и посмотрим, – пообещал Зыбин. – Чуть позже.
Из дверного проёма медленно вытекал мощный спиртовый дух. Так пахнет в бродильном цехе ликеро-водочного завода. Издалека Мышкин хорошо видел драгоценную алюминиевую флягу. Она валялась на боку, крышка сорвана. Вокруг лужа. «Минут через сорок высохнет… – отметил Мышкин. – А это что?!»
Весь пол сверкал и переливался разноцветными искрами – кто-то рассыпал полмешка алмазов. Мышкин подошел к порогу, вытянул шею изо всех сил, присмотрелся, потом резко выпрямился, плюнул и тихо выругался.
– Что? – встревожился полицай. – Что-то увидели?
Мышкин не ответил.
– Там труп? – спросил Зыбин.
– Кто пришел первым? – осведомился Мышкин.
– Я, – дисциплинированно ответила Большая Берта.
– Заходила внутрь?
– Нет, Дмитрий Евграфович. Сразу вызвала милицию.
– Не входила? Точно?
– Разумеется, – с легким удивлением ответила Клементьева. – Точнее не бывает.
– Что значит «разумеется»? – рявкнул Мышкин.
– Не понимаю вас, – растерялась Большая Берта.
– Кто там еще был? Кто из вас заходил туда?! – заорал Мышкин.
– Никто не заходил, – обиделась Клементьева. – Ни Толя, ни Евгений Моисеевич.
– А чтоб вас всех черт побрал! – сказал Мышкин и, раздувая ноздри, полез в карман за сигаретами.
– Что там увидели? – снова спросил Зыбин. – Труп? Убили кого?
– Убили! – мрачно подтвердил Мышкин. – Меня убили.