К собору он вернулся в половине восьмого. Служба кончилась, медленно выходили люди – умиротворенные, с просветленными и даже счастливыми лицами, некоторые со следами слез на глазах. Марины не было.
Мышкин нашел ее, где и оставил – уставшую, но в хорошем настроении.
– Был на литургии? Наверное, нелегко отстоять два часа с непривычки? Зато потом хорошо на душе, правда?
– Правда, правда… – проворчал Мышкин.
Она внимательно смотрела в его лицо.
– Ты не был на службе. Тебя что-то обеспокоило или расстроило. Да?
– И да, и нет… – промямлил он. – Просто мне позвонили. Надо срочно на работу.
– Когда?
– Завтра с утра. А лучше уже сегодня.
– Сегодня катера уже не будет. Завтра в десять.
– Значит, в десять. Когда за тобой приехать?
– Не нужно специально приезжать. К тому же я хотела бы побыть дня три-четыре.
– Я заберу тебя. Советую не забывать, что я гусар-одиночка с мотором и поэтому не упускай момента эксплуатировать меня самым безбожным образом.
– Безбожным не хочу! – засмеялась Марина. – Но у меня есть своя.
– Какая? Ровер? Ягуар?
– Обычная корейская мыльница, нексия. Иногда Литвак на ней ездит. Если мне не надо.
– Не знал, что у Литвака есть права.
– У него нет прав. Да он и пьян почти все время. Нанимает водителя. Получается дешевле такси.
– Не жалко?
– Нисколько. Нам на свадьбу подарили. Оформлена на меня, но не могу же я запретить ему. Да и берет он ее очень редко. Он пришлет ее с сюда кем-нибудь. Так уже бывало. Зайдем к настоятелю попрощаться?
– Конечно!
На стук в дверь они услышали:
– Аминь!
Келья владыки Назария оказалась чуть больше монашеской – за счет второй, смежной комнаты. Увидев Мышкина, он встал, положил мягкую легкую руку ему на голову, благословляя, а Марину поцеловал в лоб. И подмигнул в сторону самовара на столе.
– Заждался вас.
В соседней комнате говорила Анна Васильевна:
– Сережа, я прекрасно понимаю, что сан твой требует уважения, невзирая на личность. Но именно потому, что ты сын мне, я не считаю, что у тебя здесь есть какие-то привилегии – пусть даже в обращении. Наоборот, я просто обязана быть к тебе строже, чем к братии или паломникам. Очень, хочу, чтобы ты меня понял.
– Мамочка, – послышался бархатный голос отца Серафима. – Я все прекрасно понимаю, не волнуйся, и давай больше не будем на эту тему…
– Стынет самовар, – подал голос настоятель.
На пороге показался отец Серафим. Увидев Мышкина и Марину, он покраснел, отчего его глаза и вовсе сошлись на переносице. Марина перекрестилась.
Когда последняя чашка была выпита, Мышкин сказал:
– Давно хочу, ваше высокопреосвященство, задать вам вопрос, да боюсь показаться бестактным.
– Недавно я слышал от кого-то, – лукаво прищурился владыка, – что не бывает глупых вопросов. Бывают глупые ответы.
– Глупые – да, но бестактные хуже…
– Я весь внимание.
– Мы ведь с вами коллеги, то есть, я хочу сказать, что вы кандидат наук, докторскую писали… И не могу понять, как могут уживаться в одном человеке наука и религия.
– Им не надо уживаться, – ответил владыка. – Они существуют себе рядом, вполне мирно, хорошо дополняют друг друга. Вы помните теорию академика Опарина о зарождении жизни на Земле?
– Разумеется. Сначала на Земле, то есть в мировом океане возник так называемый «первобытный бульон» – вирусы, простейшие, дальше эволюционное развитие и, в конце концов, мы получили Ломоносова, Льва Толстого, Менделеева…
– И мне тоже казалось, что теория вполне удовлетворительная. Пока я не глянул впервые в электронный микроскоп. И понял: без Создателя не обошлось. Ведь что самое трудное и уязвимое в рассуждениях об эволюционном пути развития? Неувстранимое противоречие: предполагается, что
Мышкин посмотрел в окно. Он увидел на берегу кучу железного лома чуть не до неба.
– Еще не все успели прибрать, – словно извиняясь, сказала Анна Васильевна. – Было в двадцать раз больше.
– Вы можете себе представить, чтобы из этого металла когда-нибудь, пусть через миллион лет, а главное,
Мышкин усмехнулся, но ответа не нашел и перевел на другое. Заговорил о том, что он хоть и атеист, но в храм иногда ходит отдохнуть душой, однако, с каждым разом все реже. Раздражают придирки служек.
– А недавно, представляете, – пожаловался он, – у меня потребовали пропуск – нательный крестик. И не пустили.
– Где? Кто? – возмутился настоятель.
– Неужели священнослужитель? – не поверила Анна Васильевна. – Если так, то это был просто негодяй, а не служитель… прости меня, Господи, за мои слова!..
– У нас? – огорченно спросил отец Серафим.
– Нет-нет! – торопливо сказал Мышкин. – Совсем в другом месте!
– Боюсь, что все-таки у нас, – покачал головой владыка Назарий. – Кто же он, паршивец этакий?
Врать Мышкину не хотелось, и он торопливо попрощался.