Год и один день

Его беспечный и нарочито небрежный тон заставил Хоуп вновь насторожиться. Вернулось утреннее дурное предчувствие. Все последние дни в ней бурлили подозрения: они поднимались, будто горячее молоко в кастрюльке, и грозили вот-вот вылиться наружу. Хоуп больше не желала закрывать на это глаза. Прямо сейчас, сидя рядом с Чарли, она могла, положа руку на сердце, сказать, что любит его и хочет с ним быть. Однако стоило ей заглянуть в будущее, в их совместную жизнь в Манчестере, эта уверенность начинала таять. Если она не знает точно, что у них с Чарли все получится, имеет ли она право вообще с ним оставаться? Честно ли это? Она ведь уже нарушила одну супружескую клятву, чем едва не уничтожила саму себя. Нельзя, чтобы это повторилось.

Хоуп вспомнила про Софи – вот кто полностью уверен в своих чувствах, вот кому хорошо и безопасно в любви. «Как ей повезло, – думала Хоуп, – найти и испытать нечто столь сильное и настоящее, чистое». Даже в самом начале отношений с Дейвом она не знала наверняка, что он – любовь ее жизни. Поэтому она хорошо понимала чувства Меган. Если им обеим не светит то, что есть у Софи и Робина, так, может, и пытаться не стоит? Лучше быть одной? Конечно, Хоуп не хотела потерять Чарли, но мысль о полной независимости и свободе казалась очень заманчивой. После приезда в Прагу что-то изменилось у нее внутри, и с каждым часом ей становилось все труднее это скрывать.

Чарли вышел из-за стола, однако направился не в сторону туалета, а по лестнице ко входу. Хоуп взглянула на стол и сделала глубокий вдох. Телефона на столе не было.

33

Софи снился сон. Она понимала, что это сон, потому что у нее были длинные волосы, а плечи и спину грело солнце. Робин бежал впереди, оставляя на мокром песке следы босых ног.

Она часто видела подобные сны, в которых отдавала себе отчет, что это не явь, однако получала удовольствие от происходящего. Она вставала за штурвал собственного воображения и спокойно бороздила просторы памяти, заново проживая любимые моменты. Это было чудесно.

Софи наблюдала, как Робин Ее Снов неуклюже делает колесо и смеется, обдавая ее мокрым песком.

– Мартышка! – завопила она и прыгнула ему на спину.

Ноги у Робина слегка подогнулись от неожиданности, однако он сумел ее удержать и тут же принялся щекотать ей пятки. Она завизжала и стала вырываться.

– Кого ты назвала мартышкой, а? – со смехом спросил он, а Софи покрепче обхватила его ногами и уткнулась носом ему в шею.

– Тебя! – воскликнула она, ерзая у него на спине. На ней был только купальник, потрепанные джинсовые шорты и медальон, а волосы еще не высохли после купания в море. Поглядев налево, Софи увидела пальмы, а над ними – небо ярко-голубого тропического оттенка павлиньих перьев.

Где они, интересно? В Шри-Ланке? На Бали? В Мексике, Малайзии, Таиланде? А какая, в сущности, разница?

Робин остановился и сел на песок, перекинув Софи к себе на живот. Так ей было не видно океана и завораживающей мерцающей линии горизонта, где вода сливалась с небом, сулящей новые приключения. Но Софи не расстраивалась. На Робина смотреть было куда приятней: его полные радости, широко распахнутые глаза, его губы, такие ласковые и зовущие, нижняя чуть потемнела от солнца, спутанные золотые волосы, налипшие на лицо и слегка затвердевшие от соленой воды. Софи смотрела на него так, как делала это всегда: с любовью и изумленным восхищением. Он потерся носом о ее щеку.

– Давай никогда не будем возвращаться домой, – сказал он, и от прикосновения его губ у нее по спине побежали мурашки. – Давай останемся здесь навсегда.

Она улыбнулась.

– А наши родные как же? Что мы им скажем?

– Они все поймут, – с серьезным видом ответил Робин. – Мне никто не нужен, кроме тебя.

Софи уже хотела согласиться, но во сне вдруг онемела. Она все разевала рот и не могла выдавить ни звука. Мысленно она кричала: «Мне тоже! Мне тоже!» – но Робин ее не слышал. Он просто смотрел вдаль, на океан, и безмятежная улыбка играла на его губах.

Софи пыталась бороться с собственным сном, однако уже видела, как края картинки осыпаются и любимое лицо ускользает, точно песок сквозь сито. Она покрепче обняла Робина, зажмурилась и изо всех сил прижалась к нему. А когда осмелилась поднять глаза, на пляже было темно. Подул внезапный ветер, и пальмы яростно, с треском гнулись под его порывами. Радость Софи начала ломаться на кусочки страха и неуверенности, похожие на детали паззла – сплошь твердые края и зазубренные дыры. Лицо Робина тоже начало темнеть, улыбка терялась в тумане. Софи была уже не на пляже, а на краю утеса, порывистый ветер толкал ее и грозил скинуть вниз. Она отчаянно заморгала и приложила все силы, чтобы вернуться в солнечный сон, но его уже не было. Вместо пляжа перед глазами возникли незнакомые темные силуэты гостиничной мебели, освещаемой единственным тонким лучиком света, который пробивался из-под плотно задернутых штор.