Год веселых речек

Ольга, наверное, в городе, подумал Таган, садясь в машину. Он так мечтал утром, выезжая из Кумыш-Тепе, покидаться с ней и замахнулся было дернуть редактора за рукав, чтоб свернули на Каракумскую, да вспомнил: надо еще к начальнику товарной станции — и только с грустью посмотрел на промелькнувшую Каракумскую. У вокзала он попросил сделать остановку.

— Пожалуйста, пожалуйста!.. — мгновенно согласился редактор.

Глава одиннадцатая

Новое знакомство как-никак отвлекает от дорожной скуки. Фамилия редактора Кутлыев. По-городскому развитой, знаток кинематографа и футбольного календаря, Кутлыев лишь по нужде вникал в деревенскую жизнь. Только гимнастерка и сапоги сближали его с коренниками местного партактива. Миловидный и в разговоре любивший подмигивать собеседнику, дородный мужчина двухметрового роста, он едва умещался в тесном газике. Была в обличье Кутлыева одна отталкивающая черта: он держал на лице постоянную, ничего не значащую, как говорят туркмены — собачью улыбку.

Статью Тагана, бегло просмотренную в кабинете, Кутлыев, между прочим, отлично запомнил. Дорогой, подмигивая и, кажется, красуясь перед шофером, редактор стал грозить: мол, автору несдобровать, если он заденет Каратаева. У Каратаева связи; нет, о связях, дескать, это так, в шутку; а райком-то уж как пить дать будет на его стороне.

— Что если выкинуть два верхних абзаца на третьей странице? Как вы насчет сокращения, автор, а? — легонько принялся прощупывать он собеседника, но Мурадов в ответ с такой яростью метнул глазами, что редактор на мгновение утратил свою улыбку.

При въезде в поселок Кутлыев похвалил пестревшие на садовом заборе плакаты с изречением Мичурина: «Мы не можем ждать милостей от природы…», затем торопливо простился с попутчиком и покатил себе дальше.

Час спустя председатель колхоза говорил Тагану: лично он, Мергенов, не жалует редактора, даже чая не дает ему, и Кутлыев платит взаимностью, никогда здесь не задерживается.

На конторской веранде висела картина во всю стену, писанная зелеными, синими, белыми и золотисто-оранжевыми красками: Туркмения, какой она будет в скором времени — с перекрещивающимися каналами, лесными полосами и бесконечным морем хлопчатника.

«Как бы оценил сие размашистое искусство Иван Никитич Лугин?» — почему-то вдруг вспомнил старика Таган. Строгий и неплохо разбиравшийся в живописи, профессор некогда делился мыслями с ним в музее, указывал самобытные черты и подражательные мотивы в работах туркменских художников. Таган пытался теперь взглянуть на картину глазами профессора.

В конторе, один-одинешенек, счетовод сосредоточенно рылся в картонных папках. Услышал шаги, взглянул поверх очков и поздоровался.

— Вы к председателю? Его, к сожалению, нет, он в поле не доходя кумыш-тепинского джара. — И объяснил подробно, где то самое поле.

— А кто это у вас рисовал, там, на веранде? — спросил Таган.

— Сын мой, тракторист, — ответил счетовод, и лицо его осветила смущенная улыбка. — Любит малевать. В клубе тоже две его картины висят. В рамках. Да видите, не учился, кончил семилетку — и все. Осенью Мергенов хочет послать его в Ашхабад, не знаю, на пользу ли.

— Пусть едет, — сказал Таган. — Увлекается живописью, значит на пользу. Что ж, в поле так в поле… — Он повернулся спиной к счетоводу, но тот, благодарный гостю, который одобряет увлечение его сына, стал советовать сначала осмотреть село.

— Вон, глядите, — указал он в окно, — железная крыша. Главные наши мастерские. Да я сам и свожу вас…

Высокое, похожее на старые эмтээсовские сараи, здание мастерских делилось перегородками на три цеха: столярный, слесарный и кузницу. В первом верстаки с кудрявыми стружками, возле них у стены — свежевыструганные оконные рамы. Бочки, колесные ободья. Столяр — бритый старичок в тюбетейке и холщовом фартуке — поучал помощников. На подоконнике Таган заметил тонкие дощечки, а рядом — готовые изделия из дощечек.

— Для арыков? — спросил он.

— Именно. Заказ на сотню штук, — ответил столяр. — остальное нынче побоку, только щитки и готовим.

— Лес где берете?

— Наш достанет хоть со дна моря; без леса, без железа не сидим. Ну, давайте, ребята! — И столяр стал снова чертить толстым карандашом на доске и объяснять помощникам.

Во втором цехе два паренька шабрили детали, зажатые в тиски; а в третьем, самом боевом, шумели горны. Возле одного лежали плужные лемеха и части конного катка. Возле другого — мелочь: обручи для бочек, топоры, шины для колес.

В дальнем углу черный от копоти кузнец держал длинный раскаленный брус, а крепыш молотобоец оттягивал кувалдой конец бруса, и огненные брызги летели во все стороны. Кузнец за частым стуком кувалды не расслышал приветствия и даже не поднял на Тагана глаз.

— Для сооружений? — спросил Таган.

— Да, задвижки и все, что душа желает, — весело ответил кузнец, кидая щипцы и закуривая. — Успеть бы к началу поливов заарканить джар. Мы взялись к Первому мая сделать шестнадцать комплектов, вот и потеем. — Наспех докуривая, он опять ухватил щипцами раскалившийся брус и, опасливо вынося его, крикнул: — А ну берись, Таган-джан!