Год веселых речек

— Ах, глупый верблюжонок! — с той же самой чарующей нежностью сказала Ольга, взяв Тагана за руку и как бы невольно потянувшись к нему. Между тем на дорожке, посыпанной гравием, давно уже раздавались четкие шаги, а теперь из-за деревьев слышался и голос Скобелева:

— Оленька, Мурадов, где вы там? Чай пить!

— Ау, идем! — торопливо отозвалась Ольга, порывисто отстраняясь, но все еще держа за руку и увлекая Тагана за собой.

Как будто и немногое изменилось на веранде: пиалы, вазы с вареньем вместо бумаг — но все вокруг выглядело иначе. За столом Скобелев подтрунивал над топографом-щеголихой и рассказывал о смешных происшествиях во время скитаний по Средней Азии. Таган был счастлив и боялся, что все это опять мираж и он обманывает себя, — так мало надо человеку!..

Выйдя за ворота, он задержал взгляд на дереве, у которого вчера привязывал лошадь, постоял бесцельно несколько минут, потом, как пьяный, зашагал по сонному городу.

Шел к Мереду. И представлял себе, как сейчас застучит в ставню и объявит брату о великой удаче. Но вдруг вспомнил, что Меред с Левой отправились в рейс, и решил ночевать, в гостинице.

По иронии судьбы, в единственной здешней гостинице ему могут предложить номер, в котором обитал Завьялов. Худо это или хорошо? Пожалуй, ни то, ни другое. Все равно к Тагану никак не приклеивается магическое русское слово «жених» и, разумеется, нужно фантастическое стечение обстоятельств, чтобы Ольга оказалась у него в гостинице сегодня вечером. Ее и пригласить так, запросто не отважишься, если ты не блистательный Завьялов, не друг детства.

Он шагал дальше. Из густой тени деревьев, росших над арыком по краю тротуара, вышел невысокий мужчина в шляпе и с портфелем в руке. Мужчина приблизился к калитке, взял свободной рукой за кольцо, но, оглянувшись, увидел Тагана и сказал:

— Ого, вот встреча! Откуда и куда так поздно бредешь? — Это был Каратаев.

— От Скобелева.

— В гостиницу, разбойник, сознавайся! И не стыдно — мимо моего дома! Это уж совсем не по-товарищески. Все меня обходят. Все предают. Скоро, наверное, родная жена откажется, — горько пошутил Таганов учитель.

— Да я собирался зайти, но подумал: у вас уже спят, — покривил душой Таган, не хотелось обижать его.

— Э, брат, меня так наскипидарили, что не до сна, — качая головой, признался Каратаев.

Он распахнул калитку и пропустил Тагана вперед.

Глава двадцать вторая

На джаре механизмы пустили в две смены, горы материалов укладывались в тело сооружения. Вначале не хватало цемента нужной марки, но вскоре удалось добиться бесперебойной доставки цемента. Было еще затруднение с подвозом технической воды, но такие мелочи Мергенов брал на себя.

В СМУ обещали закончить подпор в три недели.

Прорабом направили сюда юнца, по фамилии Довлетов, и хотя парень считался технически грамотным, нераспорядительным он был на редкость. Довлетов кончил институт позже Тагана и, по молодости, нуждался не только в инженерной помощи, но и в самой элементарной. По части организации труда малый вовсе оказался слаб, и его начальство, спекулируя на срочности объекта, исподволь припрягло к джару Тагана.

Он поздно спохватился, проторчав на джаре уже дней двенадцать. Домой являлся только ночевать, а с утра на грузовике или самосвале — обратно. В Ашхабаде пожурили его, — кстати, разговаривая с Ашхабадом, он сам назвал свое излишнее рвение «дурацким энтузиазмом». Но до министерства далеко, а тут только и слышишь: воды, воды! Чарыяр и Мергенов успели «подвесить» к джару засеянные хлопком поля.

Если удавалось оторваться от стройки, Таган наведывался в дальние села, вел там семинары с поливальщиками. Для пополнения оранжевой папки летал попутным самолетом на участок, где, преодолев барханные гряды юго-восточных Каракумов, канал вступает в пределы Мургабской долины. Гонял на Мередовом мотоцикле по оазису, воевал с водхозовцами, и все так складывалось, что за пол-месяца ни разу не встретился с Ольгой.

Дома спрашивала мать, когда Таган возвращался из доездки: как живет русская девушка, видел ли ее? Дед помалкивал, словно бы не помнил о ней.

И железнодорожников, с тех пор как исповедовался перед братом, Таган не видел. Сами вызвали к телефону, Меред заговорил о приближающемся Первомае; Лева сбоку подзуживал: в лепешку разбиться, а праздновать вместе. Но что там чумазые машинисты, когда мысли были только об Ольге. Может, на новое место перебросили, или она больна? А то, чего доброго, и умчится, исчезнет как призрак. Ведь она и появилась тут словно облако над степью, готовое в любую минуту растаять… А какая мягкая и сильная рука у Ольги! А лицо… Смотрит на тебя, немножко боится и взглядом к себе привлекает. Так смотрят женщины, когда хотят нравиться и чем-то жертвовать. Жертвовать всем, отдать все… Может, и это опять обманчивая мечта туркмена, «похожего на абрикос», пустое самообольщение, без малейших оснований?