Годунов. Кровавый путь к трону

Но пока первый крестный ход был столь малочисленный, что властителю пришлось отклонить «народную просьбу» занять престол. Партией Годунова и его сестрой были предприняты все меры для увеличения сторонников претендента на престол – кому давали деньги, кому угрожали. Народ такого еще не видел – с ним заигрывали, чтобы потом, как повозкой, править им в какую угодно сторону. И все же это было удивительно, от него хотели невозможного – приучить к новым порядкам «выборного царя», с подачи патриарха и отцов церкви.

На новом совещании Земского Собора 27 февраля патриарх Иов успешнее дирижировал разноголосым хором из 422 хористов. Спросив замолкший от оцепенения хор – «Кто должен быть царем?» – Иов не стал дожидаться ответа. Он тут же подсказал выборщикам: «Надо молить Бориса Федоровича, чтобы он был на царстве, и не хотеть иного государя». Поддержанный сторонниками властителя из увеличившейся в размерах партии Годунова, патриарх заговорил с выборщиками царя смелее: «Кто захочет искать иного государя, кроме Бориса Федоровича, того предадут проклятию и отдадут на кару градскому суду».

Чтобы «преодолеть нарастающее сопротивление Думы» (в которой у Годунова уже давно было явное преимущество в голосах), по предложению рядового духовенства решили провести второй крестный ход. Народ стали собирать «в колонны» прямо у московских церквей, «упирающимся» доверенные люди грозили штрафами аж в три рубля (как писали летописцы, по тем временам это были более чем значительные деньги).

Патриарх перед началом второго крестного хода заявил:

«Если Борис Федорович не согласится взойти на престол, то мы со всем освященным Собором отлучим его от церкви Божьей, от причастия Святых Тайн, сами снимем с себя святительские саны, и за ослушание Бориса Федоровича не будет в церкви литургии, и учинится святыня в попрании, христианство в разорении, и воздвигнется междоусобная брань, и все это взыщет Бог на Борисе Федоровиче».

Все было разыграно как по нотам – с воем и рыданием толпы, подошедшей к монастырю – тех, кто плохо или «не так» вопил, приставы подгоняли и «наказывали за слабое рвение в молитве и вое». Люди от страха перед голой силой мочили глаза слюной, имитируя слезы, и начинали выть сильнее и страшнее. Летописец с ужасом вспоминал о финале крестного хода во дворе обители: «И они, хоть не хотели, а поневоле выли по-волчьи».

На народный вой с «горючими слезами» вышел сам страдалец Годунов с обвязанным вокруг шеи платком. Потянул платок вверх, зримо и ясно указывая, что скорее удавится, чем согласится войти на престол первым избранным народом «царем не природным». И эта его хитрая уловка возымела успех: те, кто вчера ему отказывал в благородстве и чести, признавали и благородство, и честь, те, кто возлагал вчера на него вины гибели Дмитрия-царевича и Федора-зятя, снимали с него вины, те, кто вчера сплетничал по поводу его участия в московских поджогах и наведении татар на столицу, забывали и сплетни со слухами, и прощали все вольные или невольные вины преступления правителя и властителя дум народных. Как такого не возведешь своими собственными руками на престол царский… Как не изберешь на престол такого благородного и совестливого человека, пусть «не природного» правителя-властителя, так ведь такого, который в тысячи раз лучше «природных» князей-бояр-дармоедов…

Патриарх и священники, и многие князья и бояре входили к вдовствующей царице в ее келью и то сладкими, то слезными голосами умоляли «отдать ее великого брата» – заставить его сесть на престол и служить Отечеству. Не выдержала царица Ирина слез и воя народа и речей слезных духовенства и объявила то, что должна была объявить в конце великого действа престольного: «Ради Бога, ради святых чудотворных образов, ради вопля всенародного рыдательного, отдаю вам своего единокровного брата Бориса Федоровича. Да будет он вам Государем на царском престоле».

При виде такого бурного всенародного волеизъявления и слов любимой сестры-царицы Годунову ничего не оставалось, как только радостно выдохнуть из себя слова признания: «Господи, Боже мой, я твой раб, да будет воля Твоя!» – и принять царский венец и скипетр, который, по слухам, царь Федор Блаженный хотел закрепить за Романовыми, да те стушевались и отдали Годунову. Только не царь Федор доверил скипетр державный своему шурину, а народ русский, православный.

В Успенском соборе он получил благословение патриарха. В порыве сильных сердечных чувств благодарности народу, который выбрал его на царство, «не природный царь» Годунов воскликнул, как никогда до этого не восклицал любой «природный» царь:

– Отче великий патриарх! Клянусь, что никогда в моем Русском царстве не будет ни бедного, ни нищего! – И, рванув на груди красивую, вышитую серебром и золотом рубашку, прокричал прямо в душу народную: – Последнюю свою царскую рубашку разделю с последним бедняком и нищим последним…