Годы и дни Мадраса

11 февраля.

Утром на Маунт Роуд прибывают все новые отряды полиции. Полицейские короткими перебежками рассыпаются по улице, занимая близлежащие переулки. Я дождалась автобуса и поехала к себе в колледж. Остановки за две до вокзала Эгмор я увидела толпу людей, бегущих навстречу автобусу. Двое полицейских остановили автобус и сказали водителю, что ехать к вокзалу нельзя. Автобус свернул на мост перед Пунамалли Хай Роуд. Как только машина въехала на мост, я увидела две плотные шеренги людей у его перил. Грязные рубахи, нечесаные волосы, диковатые пустые глаза, рты, искаженные криком, переходящим в вой. Да, это были они, люмпен. С двух сторон на автобус обрушился град камней. Швыряли большими кусками кирпичей, норовя попасть в открытые окна. Автобус рванулся вперед, зазвенело разбитое ветровое стекло, и водитель, вытирая кровь с лица, пригнул голову. Стоявшие в проходе автобуса кинулись на пол. Камни грохотали по обшивке машины, и с двух сторон неслись нечленораздельные крики и вой. Что-то не позволило мне улечься на пол. Вдруг пожилая женщина, сидевшая у окна, охнула и стала странно оседать, заваливаясь на левый бок. Потом она протянула руки, как будто в поисках опоры, и подняла залитое кровью лицо. Ее стащили на пол, но люди растерялись и не знали, что делать. А по обшивке автобуса гремели камни. У конца моста я соскочила с подножки на ходу, и мимо моего уха просвистел обломок кирпича.

Я двинулась по направлению к Эгмору. Со стороны вокзала раздавались крики и выстрелы. Вокзал имел жалкий вид. Разбитые стекла, искореженные кассовые окошки, груда камней и кирпича на полу в зале ожидания. Двери на платформу были закрыты. Электропоезда не ходили. На путях стоял поезд, зияя выбитыми окнами вагонов. На их изуродованной обшивке грязными полосами тянулись следы недавно потушенного огня. На площади перед вокзалом бушевала толпа уже знакомых мне типов. Небольшой полицейский отряд, взявшись за руки, пытался оттеснить толпу от вокзала. Но та напирала, и обломки кирпичей летели в разные стороны. Тогда полицейский офицер в разорванной рубашке и без фуражки взмахнул рукой. Грянул залп. «О-о-о-о!» — пронеслось над толпой. Где-то сбоку образовался водоворот, и я увидела, как человек, на белой рубашке которого растекалось красное пятно, все падал и падал, но не мог упасть. «О-о-о-о!» — понеслось снова. И толпа хлынула в узкие переулки, сбивая на ходу редких прохожих. Площадь внезапно опустела, и полицейский офицер, стерев пот с лица, подошел к человеку в белой рубашке, который наконец упал.

Магазины и лавки, расположенные вдоль площади, стали закрываться. И пока я шла к колледжу, на моем пути все закрывались и закрывались лавки. Редкие прохожие, пугливо прислушиваясь, спешили домой. В западной части города прекратилось движение автобусов. Телефонная линия между Мадрасом и Тамбарамом оказалась полностью поврежденной. В Четпете толпа разбила два поезда. Вагоны грудой обломков лежали на рельсах. В городе царила растерянность. Министерство просвещения распорядилось закрыть колледжи до первого марта и немедленно очистить общежития. Однако в 6 часов вечера по радио передали приказ полицейского комиссара — никого не выпускать за пределы общежитий. Родителей просят не выпускать детей из домов. В городе вводится круглосуточное полицейское патрулирование. Автобусы будут ходить только до 7.30 вечера. Граждан просят не появляться после этого времени на улицах. В колледже нам раздали свечи, так как опасались, что будет повреждена электросеть. Ворота колледжа закрыли. Никого не выпускали и никого не впускали. Как в осаде. Каждые полчаса радио сообщало новости. Они не утешительные. Подожженные полицейские машины, разбитые почтовые отделения, остановленные и искореженные поезда, избитые пассажиры, горящие автобусы, расстрелы, пожары в продовольственных складах.

Газеты выходят нерегулярно. Газетчики работают в страшных условиях. Камни — с одной стороны, пули полицейских — с другой…

В 8.30 по радио будет говорить премьер-министр Шастри. Около приемника в преподавательском холле собрался почти весь колледж. Зеленый огонек приемника хитро подмигивал собравшимся. В ящике что-то потрескивало. Все нетерпеливо посматривали на часы. Наконец зеленый огонек еще раз подмигнул и раздался старческий бесстрастный голос премьера. Полились общие, ничего не значащие слова. Премьер разъяснял статьи конституции, ссылался на высказывания Неру. Ни слова о положении на Юге, никаких призывов, никаких обращений… Расходились разочарованные.