Годы странствий

Лаврухин. От Шурки по-прежнему нет писем?

Галина. Ни слова.

Лаврухин. Люся, верно, беспокоится.

Галина. Молчит. Она ведь никогда не жалуется, не плачет, всегда одна. За ней решил поухаживать сосед, пригласил ее в кино, она ударила его, заперлась в комнате и позвонила, чтобы я пришла. Потом этот злополучный Митенька три недели извинялся.

Лаврухин (улыбнулся). Мне кажется, ты ее любишь.

Галина (не сразу). Мы два года прожили рядом и работали вместе. Это было удивительное время.

Лаврухин. Уж не соскучилась ли по Борску, Галина Сергеевна?

Галина. Пожалуй. Все это нелепо, Мишка! (Горячо.) Там, в Борске, я чувствовала себя нужной. А здесь я опять очутилась одна. Так сказать, наедине с пишущей машинкой. Точно меня вернули к уже прожитой жизни!

Лаврухин (улыбнулся). Ну что ж, поезжай на завод, где парторгом ЦК товарищ Архипов.

Галина

. Архипов. (Помолчав.) Кстати, он приезжает завтра.

Лаврухин (рассмеялся). Очень здорово у тебя это звучит «кстати». Вот что, приведи-ка его к нам, пообедаем вместе.

Галина. Я скажу, но… (Посмотрела на часы.) Ой, побежала! Да закрытия метро шесть минут. (Бежит к калитке.)

Лаврухин. В каком часу он приезжает?

Галина (оборачиваясь). В семь утра. А что?

Лаврухин. Кстати. Теперь я, кстати, понимаю, почему ты так торопишься на метро.

Галина. Вот дурак! (Убегает.)

Лаврухин (смеется

). До завтра!

Лаврухин прислушивается к музыке, которая доносится из соседнего домика, закуривает трубку. В саду появляется Ведерников. Лаврухин поднимается со скамьи. Мгновение они молча смотрят друг на друга.

Лаврухин. Ты? (Ведерников молча протягивает руку Лаврухину.) Сколько мы не виделись?

Ведерников. Почти пять лет. Помнишь, ты приезжал с Олегом из Нарьян-Мара и мы встретили новый, сорок первый год?

Лаврухин. Да. (Смотрит на его ордена и медали.) Ого, сколько у тебя! (Помолчав.) Отчего ты так долго не писал? Тут о тебе беспокоились. Ты уже был дома?

Ведерников. Дома? (Не понял сразу, о чем речь.) Я прямо с вокзала.

Лаврухин. Люся ведь теперь живет у твоей матери.

Ведерников. Да? (Пауза.) Как они?

Лаврухин. Тесновато живут, но, кажется, дружно. (Осторожно

.) Дело в том, видишь ли, у твоей матери был сердечный припадок, вот Люся за мной и заходила.

Ведерников. Припадок?

Лаврухин (мягко). Она очень нездорова у тебя. (Пауза.) Когда ты ее видел в последний раз?

Ведерников. Я? Погоди, дай вспомнить. Странно – больше пяти лет прошло.

Лаврухин. Время торопливее людей, Шура. (Долгое молчание.) Скажи, почему ты не отвечал на мои письма? Помнишь, год назад, я просил у тебя черновики Павлушкиной работы.

Ведерников. Черновики. Они не представляли интереса.

Лаврухин. Неправда. Работа Павлика – только начало. При гангрене раствор применять рискованно – он может вызывать кровотечение.

Ведерников. Знаю.

Лаврухин. Чего же ты ждал два года? Записи Павлика были у тебя, ты владел всеми ключами, и завершить дело надо было именно тебе.

Ведерников (не сразу). Не было никаких записей Павлика.

Лаврухин

. Что?

Ведерников. Над препаратом я работал самостоятельно. Все было сделано, не хватало последнего звена. И вот в дневнике Павлика я нашел фразу, которая подвела меня к верному решению.

Лаврухин. Значит, автор препарата не Павлик, а ты? (Ведерников молчит.) Так. А ведь это было первое, о чем я тогда подумал. Приписал свой успех другому. Зачем? (Пауза.) Пожалел мать Павлика?

Ведерников (не сразу). Да! Но если всю правду – не это было главным. (Горячо.) Видишь ли, даже наедине с собой, я понимал, что недостоин награды. Ведь мне так и не удалось все решить единолично. Все, от начала до конца! Мне казалось это неполной победой.

Лаврухин (тихо). Вот мы и добрались с тобой до сути, Шура. (Задумчиво.) Все желал сделать один. Ничьей помощи не хотел. Молчишь? Ордена на тебе поблескивают, и молчишь?

Ведерников (тихо). И молчу.

Лаврухин (страстно). Как ты мог бросить свое, свое? То, что было рождено тобой. Твою мысль! Я завидовал тогда, смертельно завидовал, что это тебе выпала великая работа, а ты…

Ведерников. Да, теперь только одним могу оправдаться – закончить работу. И я сделаю это. Слово.