Годы в Белом доме. Том 1

В силу этого дебаты по стратегическим вопросам оказывались всего лишь айсбергом. Проблема, лежащая в глубине его, заключалась в том, что после столетий превосходства Европы центр гравитации в мировых делах стал уходить от нее. Для стран, привыкших играть важную международную роль, было важно верить в то, что их решения что-то да значат. С середины XVIII века решения европейских держав определяли вопросы войны и мира, прогресса и стагнации. Конфликты на других континентах зачастую поощрялись европейцами, если не велись ими самими. Экономический прогресс зависел от европейского капитала и европейских технологий. Первая мировая война, – бессмысленная по вызвавшим ее причинам и такая же бесцельная по ее результатам, – привела к беспредельной по своим масштабам катастрофе по всем рассматривавшимся вопросам. 90 процентов выпускников Оксфордского университета Великобритании 1914 года погибли младшими офицерами в кровавой бойне Великой войны. Как раз именно по той причине, что страдания были такими всеохватывающими и непредвиденными, после вековой самоуверенной веры в непрерывный прогресс, европейская уверенность в своих силах была поколеблена, а ее экономические основы разрушены. Вторая мировая война и период деколонизации завершили этот процесс, сузив горизонты еще больше и осложнив уже существующее чувство слабости. Европейские правительства неожиданно осознали, что их безопасность и процветание зависят от решений, принимаемых в других местах; перестав быть главными игроками, они превратились в игроков второго плана. Европа после 1945 года, таким образом, столкнулась с духовным кризисом, который превзошел его все еще значительные материальные ресурсы. Настоящая напряженность между Соединенными Штатами и Европой вращалась вокруг поиска Европой своего чувства идентичности и ее места в мире, в котором она уже больше не контролировала окончательные решения.

Американский ответ в 1960-е годы был простым. Американские и европейские интересы, как мы считали, совпадали; никак не могло произойти так, чтобы Соединенные Штаты сознательно поставили бы под угрозу жизненно важные озабоченности своих союзников как в делах дипломатии, так в области стратегии. Настоящим препятствием на пути сотрудничества между союзниками, по нашему мнению, была разница в мощи между Европой и Соединенными Штатами. Европа станет брать на себя глобальную ответственность по мере своего укрепления, а это произойдет благодаря интеграции на наднациональной основе. Американские сторонники европейского единства порой воспринимали это с боˊльшим чувством, чем их коллеги в Европе. Немного вдумчивых европейцев, однако, задавалось вопросом, так ли уж все просто, как кажется. Они сомневались, решит ли «разделение бремени» (специфическая лексика) проблему идентичности или национальной цели. Европа, в их представлении, нуждалась в своей собственной политической цели, а не просто в некоей технической роли в совместном предприятии.

Те, кто утверждал, что Европа станет охотнее делить глобальную ответственность и бремя, если она будет сплочена на федеративной основе, казались мне людьми, слишком механически придерживающимися концепции истории. Причина, по которой Европа не играла глобальной роли, заключалась не столько в сокращающихся ресурсах, сколько в сокращающихся горизонтах. Я не думаю, что страны разделяли бремя только по той причине, что они были в состоянии это делать. На протяжении большей части своей истории Соединенные Штаты имели ресурсы, но не имели намерения играть глобальную роль. И, напротив, многие европейские страны продолжали сохранять заморские обязательства даже после того, как их ресурсы стали сокращаться. Крупнейшая колониальная держава 1960-х и частично 1970-х сохранялась в Португалии, одном из слабейших членов НАТО. Разделение бремени среди союзников было возможно только в том случае, если совпадут два условия: Европа должна разработать свое собственное восприятие международных отношений, и Европа должна быть убеждена в том, что мы не сможем, и не захотим, нести бремя в одиночку. Ни одного из этих условий не было в 1960-е годы. Европейцы были поглощены своими внутренними проблемами. До той степени, до какой они стремились заполучить перестраховку, они так поступали не по признаку разделения труда с нами, а во имя удвоения наших сил путем создания своих собственных стратегических вооружений. И Европе потребуется изложить свою собственную политику до того, как она возьмет на себя боˊльшее бремя и ответственность.

Я выступал за европейское единство, но сомневался по поводу формы, в которой оно должно происходить: должно ли оно быть в виде конфедерации национальных государств или в виде наднациональной федерации. Я хотел, чтобы Европа играла боˊльшую международную роль, но нам следовало иметь дело с фактом того, что такая роль будет проистекать из независимой концепции, которая не всегда будет совпадать с нашей. Незадолго до выборов я написал о наших отношениях с Европой: