Визит в Западную Германию завершился поездкой по Берлину. Огромные толпы приветствовали президентский кортеж, но Никсон чувствовал себя неловко, беспокоясь, что его выезд будут не в его пользу сравнивать с поездкой Кеннеди в 1963 году. Только после заверений в том, что никаких неблагоприятных сравнений не может быть сделано, он слегка расслабился. (Я заметил, что был выбран S-образный маршрут, так что толпа могла перемещаться с одной улицы на другую. Мне сказали, что такой же механизм передвижения был использован и во время визита Кеннеди.)
Никсон пытался разрешить очередной Берлинский кризис, бросив престиж своего президентства в начале срока пребывания у власти однозначно на Берлин. Он сделал это в красноречивой речи на заводе Сименса: «Четыре президента до меня придерживались этого принципа, и я скажу вам сейчас и в этом месте, что тоже твердо придерживаюсь этого принципа: Берлин должен оставаться свободным. Я не говорю это в каком-то духе бравады или воинственности. Я просто констатирую неизменный факт международной жизни».
Нашей следующей остановкой была Италия. Произошла кардинальная перемена от задисциплинированной формалистики Берлина к бурному хаосу римского аэропорта. Во время радостной суматохи госсекретаря Роджерса забрали смотреть почетный караул до тех пор, пока ошеломленные члены передовой группы не вывели его из шока и не заменили президентом. После этого все пошло гладко, но, как всегда, на грани фола.
Это был мой первый из множества последовавших визитов в Италию во время срока работы в администрации. Мне всегда нравилась застывшая красота этой страны и исключительное человеколюбие ее народа. Но каждый визит подтверждал, что Италия следует разным политическим законам и имеет иную концепцию роли государства, чем остальные страны Западной Европы. Вероятно, итальянцы были слишком цивилизованны, слишком пропитаны духом ценности отдельной личности и достоинства человека, чтобы демонстрировать полную приверженность политическим целям, которые в течение полутора столетий вызывали соперничество и различные амбиции у других стран Европы. Несомненно, но внутренние проблемы Италии требовали слишком большого внимания со стороны высшего руководства, в связи с чем внешняя политика играла второстепенную роль. И потом, имел место тот факт, что Рим как столица был менее всего центром национального сознания, а скорее исторической традицией. Он был правительственным центром древней империи. Потом на протяжении полутора тысяч лет он был столицей папского государства – фактически Квиринальский дворец, в котором сейчас находится официальная резиденция президента Италии, представлял собой летнюю резиденцию папы до 1871 года. По контрасту с другими европейскими столицами Рим не был стимулом для объединения Италии; скорее его добавили к Италии десятью годами позже после того, как начало существовать государство. Итальянское правительство переехало в город папы, а папство осталось главным учреждением Рима.
Какими бы ни были причины, каждый визит оставлял у меня такое чувство, будто его главная цель была выполнена уже по прибытии в аэропорт. Это символизировало тот факт, что Соединенные Штаты воспринимали Италию со всей серьезностью. Существовали фотографические свидетельства того, что имели место консультации с итальянскими руководителями. При таком понимании итальянские министры действовали так, как будто были слишком опытными и полагали, что их взгляды на международные дела могут решающим образом влиять на события.