В день объявления о подписании договора я участвовал в официальном завтраке с индийским послом по его просьбе. Л. К. Джха работал в Вашингтоне в трудный период. Он был превосходным аналитиком американской политической жизни. Он понимал международную политику без каких-либо сантиментов. По крайней мере, в отношении меня он никогда не использовал задиристый тон морального превосходства, с которым индийские дипломаты иногда испытывали на прочность, если не доброжелательность, то, по меньшей мере, долготерпение своих собеседников. Он умело доводил до прессы индийский вариант той или иной проблемы. Я всегда мог находить следы его воздействия, читая разные материалы, и было неприятно осознавать, когда мы оказывались по разные стороны баррикад. (Предполагалось, что я тоже могу работать с прессой. По индийско-пакистанскому вопросу Джха превзошел меня.) И, тем не менее, я был высокого мнения о Джха и даже был расположен к нему. Я часто с ним встречался, на мероприятиях или для обмена идеями – частично по той причине, что я считал Индию важной в мировых делах, независимо от того, соглашались мы или нет со всеми проявлениями ее политики, частично по той причине, что я всегда получал от него трезвый анализ.
На этот раз Джха принес письмо от г-жи Ганди президенту. Она возлагала вину за напряженность полностью на Пакистан. В ее письме не упоминалась наша существенная экономическая помощь беженцам или шаги примирения, на которые мы подталкивали правительство в Исламабаде. Вместо этого г-жа Ганди посвятила много времени сделанному ею выводу о том, что мы обманули Индию в плане нашей политики поставок вооружений и фактически разожгли
Послу Джха было поручено дать официальные разъяснения по договору. Весьма интересно, но его отчет полностью противоречил критике, содержавшейся в передовой, согласно которой мы подтолкнули Индию в объятия Советов как к последнему отчаянному средству спасения. Он подтвердил именно то, что я и подозревал, – что договор с Советами не был реакцией на американскую политику в индийско-пакистанском кризисе, а тщательно распланированной индийской стратегией, которая была в стадии подготовки на протяжении больше года. Я никогда не понимал, почему Джха стал считать это утешительным сообщением. (Аналогичное высказывание сделал мне Добрынин.)[20]
Я ответил, что, читай буквально, договор это дело второстепенное, хотя его трудно примирить с неприсоединением Индии. Нас взволновала возможность того, что Индия могла прийти к заключению о своей свободе действий по отношению к Пакистану. Я недвусмысленно дал понять и предупредить, что война между Индией и Пакистаном отбросит на пять лет назад индийско-американские отношения. Неважно, что послу говорили другие люди в администрации, я хотел, чтобы он понял, что военная интервенция в Восточный Пакистан повлечет за собой большую вероятность прекращения помощи Индии. Нет причин для ссоры между Соединенными Штатами и Индией по поводу проблемы, решение которой представляется предопределенным. Мы относимся к Индии со всей серьезностью как к мировой державе; мы стремимся к поддержанию добрых отношений. Восточная Бенгалия, несомненно, обретет независимость, если мы только дадим шанс случиться неизбежному. Мы хотим, чтобы это произошло мирным путем. Джха отрицал, что договор с Советами несовместим с неприсоединением. Он избегал любой дискуссии по индийско-пакистанским вопросам, утверждая, что визит г-жи Ганди даст нам такую возможность. Я предупредил еще раз относительно попытки урегулировать вопрос путем войны; эволюционный процесс при нашей поддержке непременно приведет к самоопределению Восточной Бенгалии.