В тревожном молчании танкисты ожидали приказа. Второй день не работала телефонная связь. Штаб дивизии переместился на новое место, и начальник связи, наверно, забыл о существовании танкового батальона.
Поздно ночью к опушке леса подкатил громыхающий мотоцикл. Из коляски вывалился человек, спросил, где комбат, и взволнованно протянул мне конверт.
Коханюк фонариком осветил бумагу. Это был приказ: «Выйти в район Есеной и не допустить выхода немцев в тыл».
— Чего вы нервничаете? — спросил я офицера связи, который доставил приказ.
— Немцы прорвали фронт, я едва добрался до вас.
— В чьих руках Батурино?
— Не знаю.
Я понял, что толку от этого человека не добьюсь, и приказал начать движение.
Головной танк помчал нас с Ткачевым на юг. Колонна сильно растянулась на неровной, извилистой дороге.
Вторая записка комдива настигла нас недалеко от Батурино. «Нигде не останавливаться, до рассвета быть на месте!» — гласила она.
Ткачев дернул меня за рукав:
— Давай разберемся в обстановке. Почему навстречу нам движутся люди?
Остановили группу бойцов. Старшим оказался командир стрелкового взвода.
— Что случилось?
— Фронт прорван, немцы вышли нам в тыл, они уже в Батурино.
— И много их?
— А кто его знает…
— Почему отходите?
— Приказ комбата.
Я выскочил из танка, за мной спрыгнул Ткачев.
Взводному приказал следовать за нами.
Впереди темными бугорками обозначались дома Батурино.
Навстречу нам из поселка бежали бойцы, мчались подводы и санитарные машины. Слышалась беспорядочная автоматная и винтовочная стрельба.
Увидев танки, люди на дороге шарахнулись в сторону, многие залегли в кюветы.
Кто-то закричал:
— Немецкие танки!
В нашу сторону полетели снопы трассирующих пуль. Головная машина остановилась, к ней подстроились остальные.
— Товарищи, вы ошиблись! Это советские танки! — во все горло стали кричать мы с Ткачевым.
Стрельба стихла. Меня обступили командиры танковых рот. Всех волновал один вопрос: что делать дальше?
Посоветовавшись с комиссаром, я объявил, что батальон будет выполнять приказ комдива: занять Есеную. Сказал это, и самого охватило сомнение: «А что, если Батурино действительно в руках противника? Вести бел пехоты ночной бой в довольно крупном населенном пункте бессмысленно. Нас всех перебьют». И вдруг меня осенило. Громко скомандовал:
— Выходи!
Зазвенели бронированные люки. Меня окружили танкисты.
— Водителям и наводчикам оставаться в танках, остальным — за мной в Батурино!
Наспех созданная рота, одетая в комбинезоны и танковые шлемы, вооруженная пистолетами и ракетницами, ускоренным шагом вошла в село. Танки, ведомые Коханюком, медленно ползли вслед за нами.
В поселке продолжалась стрельба, черные тени мелькали по переулкам, по улице неслись санитарные двуколки.
Как только в Батурино вошли наши танки, «пехотная» рота прочесала все вдоль и поперек. Фашистов в поселке не оказалось…
К рассвету мы добрались до своего района.
Нас встретил генерал Коваленко. Спросил, почему задержались. Я без утайки рассказал, какой конфуз получился в Батурино.
— Дыма без огня не бывает, комбат, — выслушав меня, сказал командир дивизии. — А сегодня в Батурино получилось форменное недоразумение.
От генерала я и узнал подробности ночного происшествия. Во второй половине дня на участок обороны прибыло пополнение. Нарушив маскировку, маршевые роты на глазах у противника стали вливаться в батальоны, находившиеся в первых траншеях. Мало того, командиры, прибывшие с пополнением, плохо представляли расположение наших подразделений и длительное время дефилировали вдоль фронта. Противник, естественно, заметил это необычное оживление на нашей стороне, немедленно открыл сильный минометный и пулеметный огонь. Позднее группа фашистских танков предприняла вылазку, контратаковала левый участок обороны и прорвалась в тыл одному из наших батальонов, который как раз проводил смену подразделений. И новобранцы растерялись…
— Выходите к реке, — приказал генерал, — и не допускайте выхода немцев. Заодно подкрепите танками нашу оборону. Уже одно ваше появление успокоит стрелков. Народ, в общем-то, обстрелянный. Не то что у Батурино. Там действовали новобранцы.
Танки, ведомые Коханюком, ушли на юг.
Мне было приказано остаться при штабе дивизии. Впервые за время боев я видел командира дивизии мрачным и крайне раздражительным. Не обращая на меня внимания, он устроил разнос Глебову и его штабу.
— Я не виню отходивших солдат, ими никто не управлял. Но как вы могли такое допустить?
Глебов чувствовал свою вину и не оправдывался. К счастью, на выручку подоспел оперативный дежурный.
— Товарищ генерал, вас требует к аппарату командарм.
Воцарилось гробовое молчание. Коваленко устало направился в свою землянку.
Мы с Глебовым остались одни.
— Комдив прав, я дал маху, — расстроенно сказал он. Я попытался успокоить однокашника.
— Чего там! Сам вижу свое упущение… Не проверил тот участок. А там были одни новобранцы.
Котелок крепкого чая восстановил наши силы, успокоил нервы. К Глебову вернулся свойственный ему оптимизм.