Годы в броне

— К счастью, все закончилось благополучно… Вот где настоящая полевая академия, — продолжал он. — И знаешь, о чем я все чаще думаю? Слишком ударялись мы в годы учебы в теорию, увлекались Каннами, преследованиями, окружениями…

— Но ведь без теория нельзя, Виктор Сергеевич! — не удержался я. — С вами трудно согласиться… Наша Фрунзевка очень много дала каждому из нас… А рецептов на все случаи жизни не существует…

В начале сентября начались заморозки. Маленькие речушки и небольшие проталины к утру покрывались тонким слоем льда. Стало холодно и сыро. Бойцы в минуты затишья утепляли блиндажи, углубляли траншеи, рыли лисьи норы в стенах окопов, обживали высоты, опушки и поляны лесов.

За последнюю неделю мы провели несколько безуспешных атак. В строю осталось всего пять танков. Многих ребят потеряли убитыми, многих ранило.

Трудное положение создалось и во всей нашей дивизии. Фронт ее растянулся на шестнадцать километров, резервы иссякли, а пополнения не ожидалось…

В землянке Глебова было душно. В маленькой, накаленной докрасна печурке потрескивали сухие сучья, из светильника — снарядной гильзы — к низкому бревенчатому потолку вырывался красный огонь.

— Придется твоих танкистов посадить в окопы, — сказал начальник штаба, в упор поглядев на меня.

— Виктор Сергеевич, выслушай меня внимательно, — взмолился я. — Война только начинается. Танкисты будут еще очень нужны. Их нелегко сразу подготовить! Курсанты — завтрашние офицеры, которым суждено будет завершать войну. Мы обязаны поберечь ребят.

Глебов выслушал меня, не перебивая, потом позвонил генералу. Несколько минут длился их разговор, но эти минуты показались мне вечностью. Наконец начальник штаба встал, положил трубку, вплотную подошел ко мне:

— Все решено, комдив не отменяет своего приказа. Завтра же надо занять оборону на участке Ерохово, Жидки.

Судьба батальона была решена. Танкисты на время становились пехотинцами. Им выделялся район обороны, который они должны были прочно удерживать.

С трудом добрался я по тропинкам до опушки леса, где стояла санитарная машина батальона. В машине отдыхали наши ребята. На полу лежал Коханюк. Ткачев храпел, забравшись на подвешенные к потолку носилки. Голова Петра Москалева виднелась в окне, Батальонный врач Людмила Федорова чему-то улыбалась во сне.

— Подъем! — громко крикнул я.

Личный состав собрался в глубоком узком овраге.

В предрассветной тишине звонко раздавался голос Андрея Ткачева:

— Комсомольцы, друзья мои, получена боевая задача: залечь, зарыться в окопах и траншеях и не пропустить врага на север. Таков приказ Родины, а это высший закон для нас. Пока не хватает танков — будем сражаться, как пехотинцы: с карабинами и автоматами. Летчики, не имеющие самолетов, лежат в окопах и бьют врага. Матросы покидают свои корабли, выходят на берег и отстаивают Ленинград и Одессу. Разве мы, танкисты, хуже их?

— Не хуже! И мы не опозорим чести танкистов! — раздалось в ответ.

Только вчера в землянке у Глебова я горячо доказывал, что место танкиста — в танке. А сегодня… Мои подчиненные, девятнадцатилетние комсомольцы, оказались более сознательными и мужественными, чем их командир.

Ко мне подошел Ткачев:

— Ну что скажешь?

— Три ноль в пользу ребят!..

Нас окружили танкисты.

— Танковые шлемы у нас отберут?

— Комбинезоны снимут?

— Нет-нет, ребята! — успокоил я. — Никаких касок, всем оставаться в танковой форме.

Сняв фуражку, я смахнул рукой пыль с бархатного околышка и лихо водворил фуражку на голову.

…Около двух недель держали танкисты свой район обороны. Вооружившись пулеметами, автоматами, винтовками, вместе с минометной и артиллерийской батареями мы отражали вражеские атаки. А на флангах и позади нас, как часовые, стояли пять танков — наш последний подвижной резерв.

По ночам ходили в разведку, лежали в засадах, сидели в боевом охранении. А днем перед нами, как бельмо на глазу, торчала неуклюжая длинная высота, обозначенная на картах отметкой 120,0. Второй месяц находилась она в руках противника. Там окопалась немецкая пехота, усиленная танками, там были оборудованы наблюдательные пункты. С высоты 120,0 фашисты видели весь наш тыл, все подходы к передовым позициям, все наши передвижения и перемещения.

В один из дней меня снова вызвали к генералу. Оторвавшись от карты, Коваленко спросил:

— Как дела, «пехотинцы»?

— Полный порядок, как в танковых войсках!

Командир дивизии приветливо улыбнулся:

— Хватит сидеть кротами. Пора выйти наружу и размять свои косточки. Он подвел меня к карте, пальцем указал на осточертевшую нам высоту: — Не надоело вам созерцать перед собой это сокровище?

— Надоело, товарищ генерал.

— Что предлагаете сделать с ним?

— Захватить! — не задумываясь, выпалил я. — Наши комсомольцы осилят такую задачу. Только поручите!

Комдив подошел и обнял меня:

— Я рассчитывал на. это. Вручайте боевой приказ, Виктор Сергеевич, сказал он начальнику штаба.

Вместе с Ткачевым мы поспешили к опушке леса, где приткнулась наша санитарная машина, которую танкисты ласково называли палочкой-выручалочкой.