Годзюон

Я не нашла, что возразить, фотографии — объективный элемент реальности. Но реальности фотографа. Мой Токио другой.

Ежедневно, глядя на Токио через объектив камеры, я чувствовала, что иногда, вместе с изображением, через фотокамеру входит волшебство. Я бы не назвала это вдохновением. Бывает, что есть вдохновение, погода, камера в руках, желанный кадр. Фотография тогда непременно получается. Но это будет просто хорошая фотография. Она может быть технически безупречна, совершенна по замыслу, но главное в ней будет отсутствовать. Будет отсутствовать волшебное

MECANIQUE DU TEMPS

После разлуки с Токио у меня сложился ритуал, позволяющий быстро войти в токийский коридор времени. Коротко отдохнув, я сразу иду на длинную прогулку. На весь день. В октябре в Москве по утрам уже замерзают лужи, а в Токио ещё очень тепло. Льняное платье, закрывающее руки, вполне достаточно для комфортной прогулки. Начинаю с завтрака в «Burberry» или «Сисэйдо». Кафе «Сисэйдо» уже затоплено радужными бутылками новогоднего вина. За три месяца до Нового года, как обычно. В этом году тёмно-красные и тёмно-синие поверхности стекла бутылок покрыты цифрами календаря будущего года.

Время — мой любимый орнамент. Всевозможные его изображения: луна и солнце, арабские и римские цифры, стрелки и круги циферблатов, календари и астрологические символы сезонов, фотографии людей в разные годы, где Время меняет человеческие лица, добавляя выразительность и уникальность. Эти и другие многочисленные знаки Времени властно притягивают мой взгляд. Завораживают.

Для меня Время сродни воздуху. Когда мне не хватает времени, я нехватку чувствую грудью, задыхаюсь. Моё Время — живая субстанция, стремящаяся к диалогу. Время всегда посылает уведомление о новом рубеже. Это может быть неожиданная встреча с человеком из дальнего прошлого, где-нибудь в транзитном аэропорту. Или обрыв ремешка наручных часов. Или подарок — «Hermes» в оранжевой коробке с полукруглой надписью на шелке: Mecanique du temps. Или как в этот раз. В этот раз перед отъездом из России ожили мои старые часы с боем.

Я купила эти часы студенткой медицинского института, сложив три стипендии. И с того дня двенадцать лет — полный цикл Юпитера, часы громкоголосо били каждый час. За двенадцать лет часы ни разу не ломались, не заторопились и не опоздали.

Три года назад, когда я собирала вещи, чтобы уйти из своего дома навсегда, часы остановились. Я попробовала повернуть ключ завода, но пружина была взведена до предела, а часы не шли. Я опаздывала на поезд, но мне во что бы то ни стало хотелось запустить часы. Часы умерли. В тот час, когда я меняла хорошую судьбу на свою судьбу, часы остановились вместе с оставленной мной жизнью. С ледяным сердцем я закрыла дверь, за которой остались двенадцать лет и бесконечно дорогие мне люди. Потом, весь многодневный путь до Токио, в такси, в вагоне поезда, в кресле самолёта, как только закрывались глаза, я видела ручки одного умирающего мальчика из своего медицинского прошлого. Когда он умирал, с его ладошек стирался рисунок.

Рисунок ладони стирает и наносит Время.

Несколько дней назад, вновь собираясь в дорогу, я натёрла маятник стоящих часов, слегка качнула, и часы очнулись, забили, зазвенели, как раньше. За годы, пока часы молчали, разорванные части линии судьбы вдоль моей ладони, соединились тоненькой S-образной ниткой.

У каждого человека и у каждого народа свои отношения со Временем. И своё времяощущение. В Японии привычные для нас категории и события имеют другую интерпретацию, начиная с мелочей. Например, в Японии сдвинут часовой пояс, и время на часах то же, что в районе Иркутска в России. А во Владивостоке на два часа больше чем в Токио. Часовой пояс это, конечно, условность. Но в этом «условно» есть второе дно. Хотя бы в том, что Япония, опять же «условно», мысленно раздувается границами до Иркутска.

В бытовых, пошло-шутливых или высоко-философских разговорах японцев очень частыми темами являются такие периоды Времени в жизни людей, как смерть и... менструа-

МОИ ДОМ В ТОКИО

Обычно в Токио непрозрачно — над городом висит океаническая дымка. Без этой дымки Токио выглядит острее и жестче, а укутавшись влагой, смягчается, извиняется за свою шипастость. Токио — настоящий японец, а в японском языке самое частое слово — «извините». Изредка, когда ночной ветер изгоняет дымку, случается яркий прозрачный день. В такие дни я еду в высотный ресторан «Сабатини» на пятьдесят третьем этаже токийской оперы, смотрю из его окна на летающих внизу птиц, и на Токио, который оттуда кажется бесконечным. Вид бесконечного города в окне хорошего ресторана — это золотая маленькая гирька в разновесе душевных весов. То, что быстрее всего возвращает мне равновесие.

Осенью двухтысячного года, мы остановились в Токио в отеле Нью Отани. В нём, на последнем этаже, есть крутящийся ресторан «Скай блу», с панорамой Токио. За ужином он сказал:

- Как бы я хотел, чтобы ты жила там, где тебе нравится, куда я смог бы приезжать, чтобы увидеть тебя.