Гогенцоллерны. Характеристика личностей и обзор политической деятельности

Война, которая прошла под национальным флагом защиты от иноземных посяганий, закончилась быстрее, чем предполагали Бисмарк и его соратники. Ходи исход ее слишком известны, чтобы на ней стоило останавливаться. Для нас важно здесь определить, остался ли Бисмарк в последний момент германского объединения верен тому пути, которым он шел раньше. Мы видели уже, что «железо и кровь» играли далеко не исключительную роль во всей его предшествовавшей политике и что он всегда искал поддержки общественного мнения, признавая, однако, действительную общественную силу лишь в лице буржуазии, причем в те моменты, когда этой поддержки у него не было, он чувствовал себя очень неспокойно. Но в 1870–1871 гг. положение Бисмарка было иное, чем в 1866 г. Тогда объединение Германии еще не было завершено; теперь Бисмарк закладывал (как он, по крайней мере, думал) последний камень германского единства. Тогда позади него стояли годы открытой борьбы с народным представительством, теперь в ближайшем прошлом была блестящая внешняя политика и все увеличивавшаяся популярность, приводившая канцлера к репутации национального героя. Тогда частичное объединение совершалось после войны с правительствами тех самых государств, которые вошли в состав Северо-Германского союза; теперь еще до окончательного разгрома Франции, а именно в декабре 1870 г. (напомним, что Париж капитулировал 24 января 1871 г.)сами правительства южнонемецких государств по инициативе баварского короля Людвига II выразили согласие дать Вильгельму I титул германского императора (но не «императора Германии», ибо это выражало бы притязание на господство над всей территорией Германии). Все это вместе взятое с одной стороны, создавало для Бисмарка более прочную позицию, сообщало ему большую уверенность в своих силах, но, с другой стороны, побуждало и к большей мягкости по отношению к тем правительствам, которые добровольно соглашались стать под гегемонию прусского короля. Бисмарк поэтому в значительной степени ограничил строгость подчинения южногерманских государств общеимперским интересам; но уступки, которые он сделал в их пользу, были чисто династическими; это был поклон в сторону южнонемецких государей, а не в сторону южнонемецких народов. В то время, как северогерманские государства отдавали в пользу Союза не только таможенные доходы, но и доходы с предметов потребления, с почты и телеграфа, южнонемецкие земли сохранили косвенные налоги с некоторых предметов очень широкого распространения (пиво и спирт) в свою пользу (Бавария, Вюртемберг, Баден), удержали в своих руках почту и телеграф, конечно, с доходами от них (Бавария, Вюртемберг) и далее свободу от подчинения некоторым общеимперским законам (Бавария). Это увеличивало казенные доходы южных государств, но мешало единству налоговой системы, вносило некоторую путаницу в почтово-телеграфные сношения, а главное, значительно ослабляло имперские доходы. Буржуазия, с которой Бисмарк до сих пор особенно считался, хоть и ссорился с ней, менее всего могла быть ему за это признательна; здесь-то и сказалась та уверенность в себе, то сознание прочности своего положения, которыми Бисмарк был тогда всецело проникнут и которые позволили ему в угоду династическим интересам южных государей пренебречь интересами национальными.

Но пока это было еще сравнительно незначительное уклонение в сторону от национальных интересов. Зато во всем остальном конституция новой германской империи явилась почти повторением конституции Северо-Германского союза, с заменой лишь титула для прусского короля. По-прежнему исполнительная власть в лице имперского канцлера сохраняла перевес над властью законодательной. По-прежнему Пруссия имела решительное преобладание в общеимперских вопросах над всеми остальными немецкими государствами. Фактически получалось такое положение, при котором не Германия поглощала в себе Пруссию, а Пруссия растворяла в себе Германию.