Гойда

И всё же владыка оставался невозмутим. Величественно Иоанн поднял руку, и Алексей, смиренно и покорно, припал устами к царскому перстню. Их безмолвные взгляды хранили всё невысказанное. Алексей сглотнул, стиснув зубы плотнее. Лишь когда раздался жалостливый скрип, Басманов заметил, сколь сильно скрутил в руках плеть. Опричник тяжело вздохнул, широкие плечи его тянуло к земле мёртвым грузом. Он рухнул на скамью спиною к длинному пустующему столу.

– Тяжкая ли дорога выдалась? – вопрошал владыка, занимая трон.

Алексей поднял взгляд, коротко кивнул, положив руку на грудь, точно бы в благодарности. Кулаки его плотно сжимали кнут. Алексей поджал губы да коротко мотнул головою, точно отринул какую мысль – до дикого крамольную, лукавую и злую. Опричник глухо кашлянул, прочистив горло, да молвил:

– Дорога, царь-батюшка?

Иоанн подпёр голову рукой, единожды кивнув. Басманов усмехнулся, потирая затылок да глядя пред собой.

– Славно, славно, – пробормотал Алексей.

Затем его голова опустилась тяжкой ношей. Из груди вырвался хриплый вздох. Когда Алексей вновь поднял взор на царя, всё переменилось. Этот взгляд был полон злости, глухой и безвыходной.

– А я же, полудурок гордый, до последнего не мог верить, – произнёс Алексей.

Его голос дрогнул, но царь молча внимал.

– Мне в лицо говорили, я не верил, – горько усмехнулся Басман. – Да вовек не бывать такому! Всё же есть воля твоя… Всё ж ведал ты, заступник наш, государь. Отчего же не вступился ты за сына моего?

– Не вступился? – вопрошал Иоанн.

Алексей резко поднялся со скамьи, и слышалось злое дыхание его. Рынды крепче схватились за секиры и, верно, хотели было приблизиться к государю, как владыка мотнул головой, упреждая их порыв.

– Не со мной! – глухо выдохнул Алексей, сокрушённо мотая головой. – Не с моим сыном.

Иоанн доселе хранил невозмутимость, и лишь эти слова вызвали лукавую ухмылку на его устах.

– С твоим сыном, говоришь? – Иоанн едва заметно повёл бровью.

Алексей, верно, впал в замешательство.

– Стало быть, всё слухи то, что ты отрекался от него? – вопрошал владыка.

Басманов прикусил нижнюю губу да злостно и наотмашь стегнул пол подле себя. Стиснув зубы до скрипу, Алексей подался вперёд. Царь резко ударил руками, унизанными перстнями, о трон да поднялся. Владыка превосходил ростом опричника и грозно глядел на него.

Внутри Алексея поднялось всё, что он зарёкся подавить, явившись ко двору, но сейчас, глядя на Иоанна, чувства вскипали, затмевали добрый разум, не оставляя ничего, кроме всё выжигающей отчаянной злости.

Иоанн видел, какая буря охватывает душу Алексея, но выдерживал на себе этот взгляд. Царская воля, незримая, но великая в силе своей, не давала опричнику сдвинуться с места, и он будто горел изнутри, заживо, мучаясь от того унижения, боли и тупой злости, которым не было выхода.

– Отступись, Басманов, – повелел царь, заглядывая в очи слуги своего. – Учил Спаситель: остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим.

– А ты простил убийц детей своих? – вопрошал Алексей.

– Нет, – молвил владыка, и тёмные очи его сверкнули неведомым огнём, – нет, не простил, ношу я эту рану ядовитую в сердце своём. И мучит она меня каждый день. Нету мне веры живым, нету мне спасения от мёртвых. Приходят они нощью и терзают сердце моё. И молю я Господа, чтобы ниспослал мне сил на прощение, ибо алчность отмщения сгубит меня, а вместе с тем и державу нашу. Нет, не простил. Ведомо мне горе твоё, Басман, как никому другому. Оттого, что сердце моё полно любви и к тебе, и Фёдору. Оттого и прошу – отступись.

Пронизывающий, звучный голос отозвался в самом сердце опричника. Что-то сломилось, но не было иного выбора, как отшагнуть назад от трона. Алексей ощутил, как страшный рок непременно обрушится, ежели не исполнит сего повеления. Сглотнув, Басманов исполнил царскую волю.

* * *

Наконец всё возвращалось на круги своя. Басманов ничуть не переживал о своём позднем пробуждении. Он исполнился доброго духа. Славный настрой его изливался звонкой песенкой, подхваченной в деревне. Простенький мотив, вовсе без слов – но отчего-то была в том сладкая отрада. Фёдор напевал складную мелодию, покуда неспешно ступал по лестнице. Ловко взмахивая рукой в воздухе, он точно помогал себе не сбиться.

Лестница заворачивала, когда Басманов оступился. Удали да ловкости хватило ему, чтобы устоять на ногах, вовремя взявшись за каменные перила да малость подавшись на них спиной. Причиною того послужил неожиданный звук – кто-то словно похлопал в ладоши да присвистнул. Видать, кому по нраву пришлось пение. Фёдор ухмыльнулся, оглядывая с ног до головы вышедшего из коридора Афанасия. Князь поднимался снизу, верно, с трапезы.

– Слаще соловья заливаешься, Федь, – с улыбкой молвил Вяземский.

Басманов самодовольно усмехнулся и, положа руку на сердце, принял похвалу.

– Доброго дня и тебе, княже, – звонко отозвался Фёдор.

Афанасий вздохнул и с каким-то снисхождением взглянул на Басманова.

– От заслушался – любо, право! – молвил Афанасий, всплеснув руками. – Даже жаль, что настроение тебе подпорчу.