Гойда

– Ну, так ты не порть, Афонь! – усмехнувшись, молвил Басманов да пожал плечами.

Его белые пальцы постукивали по перилам, всё ещё не расставшись с лёгкой деревенской песенкой.

– На кой оно тебе? – вопрошал Фёдор.

– Да вот в том-то и беда, что незачем, – просто вздохнул Афанасий. – Алёша вернулся.

Фёдор продолжал улыбаться, но пальцы его замерли. Сердце забилось, заглушая всякую мысль.

– Батюшка твой, – уточнил Вяземский, будто в том была нужда.

– С чего же это мне настроение должно испортить? – вопрошал Фёдор, вскинув голову да прищурив глаза. Голос его почти не дрогнул.

– И право! – молвил Вяземский, всплеснув руками.

С теми словами Афанасий ступал уж своею дорогой и, лишь преодолев пролёт, единожды обернулся. Фёдор всё стоял, исполнившись задумчивости и трепета.

* * *

Стоя на пороге трапезной, Басманов завидел отца со спины. Алексей громко беседовал с братией, которая охотно, наперебой испрашивала про Кострому. Возгласы опричников не давали слышать друг друга, но Басман всё же доносил обрывками о службе своей вдали от двора царского.

Владыка занимал своё место во главе стола. Его холодное выражение лица лишь самую малость смягчилось, едва царь увидал Фёдора на пороге. Место подле Алексея пустовало. Фёдор лишь пару мгновений медлил – того и не приметил никто, да как ни в чём не бывало приблизился к отцу, заняв своё место подле Алексея.

– Доброго здравия, – молвил Фёдор. – Рад видеть тебя.

Алексей будто бы забылся в громком разговоре. Когда он всё же обратил взор на сына, будто бы подивился видеть его. Уста Алексея разошлись улыбкой. Здоровая ручища похлопала Фёдора по спине да прихватила за затылок, правда, вскоре отпустила, малость потрепав.

– А я-то как рад, Федюш, – молвил Алексей да запил крепким мёдом.

* * *

Робкий стук в дверь застал Алексея в поистине скверном настрое. Опричник отворил дверь, уже готовясь огреть любого, кто к нему явится, да пьяный гнев его малость стих, как увидел Глашу на пороге. Опричник опёрся рукою о дверной проём. Басманов стоял босой, взгляд нелюдимо пялился вперёд и блестел, как неживое стекло. Его рубаха была распахнута на груди. Как бы ни был крепок старый воевода и телом, и духом, сейчас он видел Глашу пред собой и исполнился истинного ужаса. В очах безутешной матери сказалось их общее горе, которым не мог Басманов поделиться ни с кем.

– Я не звал тебя, – проворчал Басманов, почёсывая бороду.

– Мне уйти? – спросила Глаша.

Голос её ослаб от долгого плача. Едва ли Басман признал её, не ведая, какую рану носит сердце её. Ему не было сил пустить и не было сил выдворить её. Алексей стоял в раздумьях пару тягостных мгновений. От него несло водкой. То отчаянное горе, что связывало их, пересилило и страх, и стыд, и гнев. То горе пересилило всё. Цокнув, он взял Глашу за плечо, заводя в свои покои. Женщина едва не споткнулась обо что-то – впотьмах и не разобрать. Басман сел на кровать, взял с сундука бутыль водки и сделал два больших глотка. Глаша села подле опричника. За ту ночь они не обмолвились ни словом. Не было слов таких, чтобы облегчить адские муки двух безутешных родителей.

* * *

Двое всадников ехали во главе отряда опричников. То были Малюта и Алексей. Они главенствовали над прочими мужами из братии, объезжая московские дворы и улочки.

– Отрадно, отрадно, что воротился, Алёша, – молвил Скуратов.

– Да на кого ж вас оставить-то, блудоумы неродимые? – усмехнулся Басман.

– И то верно, – согласно закивал Малюта, усмехнувшись в усы.

Всадники обошли мост, переступая через полноводную Неглинку. Лошади Алексея и Малюты вышли вперёд. Прочие опричники не могли бы их слышать. Скуратов огляделся и, будто бы заверившись в этом, обратился к Басману.

– Лёш, а того самого… – произнёс Скуратов, почёсывая затылок.

– Чего ты там бурчишь? – вопрошал Басман.

– Да всё покоя не даёт – в чём ссора ваша с Федькою тогда была? – спросил Малюта, да голос понизил.

– В чём ссора? – нахмурился Алексей. – Да не было отродясь ссоры. Всё враки. Послал царь в Кострому – то-то я и помчался. Велел вернуться – от он я.

– Ну тебя, Лёшка, – отмахнулся Малюта, сплюнув наземь. – От совсем-то за дурака не держи уж!

Алексей резко выдохнул, перестав скрывать всякую хмурость на лике своём. На устах мелькнула горькая ухмылка.

– Ты всё тот же гадский сплетник, Гриш, – произнёс Басманов. – От поведай – плевал же Федька на наказ мой?

– Какой наказ? – в недоумении вопрошал Малюта.

– И ты меня за дурака не держи, – упредил Алексей.

Скуратов вздохнул, мотая головой.

– Лёша, Лёша… Я и сам-то рад был бы воле твоей внять, – молвил Григорий, положа руку на сердце, – да царь воспретил. И что же нам, псам цепным? Как воле его противиться?

– От же! – сплюнул Басманов.

* * *

Фёдор замер подле своих покоев. Дверь была приоткрыта. Он сглотнул, взялся за рукоять своего ножа, заткнутого за пояс, и медленно отворил дверь.

– Не боись, – отозвался голос Алексея.

Фёдор стоял на пороге, бегло оглядев свои покои. Басман жестом велел сыну войти. Фёдор едва заметно поджал губы и переступил порог. На столе стояла водка и две чарки.