Гойда

– Не впадай в уныние, – твёрдо произнёс Бельский. – Только не сейчас.

Женщина обернулась на князя, угадывая в его голосе что-то, что было боязно облечь словесно.

– Ваш брат поддался невесть каким грехам, и до чего это его довело? – вопрошал Бельский.

– Не надо об нём, – резко отсекла княгиня.

Взгляд её заметался, едва упомянут был сродник её.

– В чём толк нынче об Андрее? – молвила она. – Изменник он, и всё тем сказано.

Пущай княгиня скоро совладала с собою, да дрожь в её голосе не ускользнула от Ивана.

– Верно, верно… – протянул Бельский с глубоким вздохом. – Чай, ты никакой весточки от него не получала?

– Боже упаси! – тихим шёпотом ужаснулась княгиня, скоро осенив себя крестным знамением.

– Нынче скверна воцарилась во столице, – произнёс Иван, – кабы их подлые происки не извели тебя. Нет ж при тебе писем, чтобы была на них подпись Курбского?

В это мгновение лицо Евдокии переменилось. Её взгляд пытливо вопрошал о чём-то, и Иван, угадывая домыслы её, коротко кивнул. Лёгкий вздох сорвался с уст княгини.

– Чтобы я ещё, будучи женою царского брата, да с Андреем какие сношения имела бы! – проговорила Евдокия как-то безучастно.

– Молю о прощении, что встревожил сердце и ум твой, – молвил с улыбкой Иван, смиренно положа руку на сердце. – Ежели я могу как-то искупить сей грех пред тобой, лишь молви – всё сделаю.

– Не предо мною грех тебе искупать, – мотнула головой княгиня.

Её бледная рука коснулась виска, точно она ограждалась от солнца. Укрывшись от постороннего взору, Евдокия понизила голос.

– Придите и покайтесь в том на исповеди. По дороге во столицу в четырёх верстах будет деревянная часовня архангела Михаила, – проговорила она.

– Когда? – молвил князь, вовсе не глядя на княгиню.

Будто бы скучающий взор его блуждал по привольно раскинувшимся просторам.

– К полуночи, – коротко бросила Евдокия, убирая руку от своего лица.

– Клянусь, я искуплю этот грех, – молвил Бельский, возвращая княгиню к её подругам.

* * *

Тяжёлый вздох вслед за глухим ругательством сошёл с уст Афанасия. Опричник бездумно пялился пред собой на исписанный пергамент. Усталость наливалась тяжестью в висках. Князь Вяземский откинулся назад, разминая онемевшую шею.

– Кузь, – голос опричника звучал сипло, к удивлению самого Афанасия.

Когда мужик подошёл к боярину, князь прочистил горло, указывая на стопку писем.

– Свези это Альберту, – приказал Вяземский. – Пущай поглядит, у меня уже ум за разум заходит.

– Слушаюсь, – с поклоном молвил Кузьма, заворачивая письма в кожу да стягивая двумя ремешками.

Князь взял чашу с края стола и хотел было смочить горло, но та оказалась пустой.

– И пошли кого-то ко мне с выпивкой. Не водки! – добавил Вяземский.

– Исполню, боярин, – отозвался Кузьма.

* * *

Бельский отряхнул пыльный плащ. С самой ночи он мчался, не жалея своих сил. Поднявшиеся в воздух клубы дорожной пыли скоро осели. Иван переводил дух, стоя у монастырских ворот. Невысокая белокаменная стена ещё хранила на себе жар садящегося солнца. Прежде чем ступить в святую обитель, князь заверился, что главное сокровенное при нём – у самого сердца. Короткий вздох.

Осенив себя крестным знамением, Иван направился в монастырь. Бельский бывал тут не впервой и по памяти быстро отыскал настоятеля. Взяв у него благословение, Бельский сделал щедрое пожертвование серебром. Когда закат уже наполнился алым светом, князь предстал пред мрачной кельей. Кроткий стук.

– Радуйся, Пресвятая Богородица, – произнёс Бельский.

– И ныне, и присно, и вовеки. Аминь, – отозвался голос святого отца.

Князь глубоко вздохнул, переступая порог кельи. Ивану пришлось преклонить голову, чтобы уберечься от низкой перекладины. Пред святыми образами сидел мужчина. Его фигура была облачена в чёрное одеяние, и он боле походил на тень, нежели на человека. Худой и бледный, так и чах от болезни – медленной, но неумолимой. Коли князь не знал бы, что пред ним его ровесник, счёл бы монаха за старца.

Иван склонил голову и, сложа руки, испросил благословения. Монах окинул его пустым, отсутствующим взором, как вдруг взгляд медленно прояснился. Стоило памяти ожить в сердце святого отца, Бельский широко и радушно улыбнулся. Монах благословил пришлого.

– С чем пришёл, Ваня? – вопрошал священник.

Голос его был тих, до удивительного спокоен.

– Коли у тебя есть какая нужда – дай знать, – молвил князь, оглядывая скромное жилище монаха.

Святой отец лишь мотнул головой.

– Всяко мне отдали жить боле, нежели положено, – вздохнул он, глядя вперёд себя, предаваясь памяти о былом.

– Ежели не будет на то воли твоей – так и молви, тотчас же пойду прочь, – произнёс Бельский, доставая письмо из-за пазухи.