Голод Рехи

– Ты был тогда не готов. Сейчас – изменился. Я вижу, чувствую.

– Я бы… я бы остался с тобой там навечно.

– Тогда наш сын не родился бы. И мы бы все погибли. Ты же знаешь, что за хребтом все уничтожил разлом?

Лойэ отстранилась и пристально поглядела на него. Теперь в ней вновь проступили привычные черты сурового воина.

– Знаю.

– Я чувствовала, что надо уходить. После урагана начала чувствовать, что нельзя там оставаться, – кивнула она.

– Как же вы дошли?

– Тяжело, – призналась Лойэ, обнимая Рехи, пряча лицо у него на плече. – Сначала-то неплохо, я сражалась, как обычно. Через горы так и шли. А потом стало тяжело. Очень тяжело. И еще этот пепел повсюду на перевалах… Дышать тяжело. Хотя мы успели дойти до Бастиона. Но ты же знаешь, для эльфийских женщин рождение детей – это почти приговор.

– Да. Из-за того, что мы питаемся кровью, – признал Рехи. Он с трудом представлял, какую боль пережила возлюбленная. Боль родившей женщины он бы никогда не понял до конца. Но, очевидно, она была сравнима с той, которую причиняли ему светлые линии при исцелении ран. Боль отдающего свою жизнь во имя жизни другого.

– Если бы не Санара, я бы умерла, – призналась Лойэ и посмотрела на подругу, которая суровым изваянием застыла возле холодной стены. Она не включалась в разговор, лишь с болезненной нежностью следила за младенцем, точно за собственным ребенком.

– Кто бы тебе позволил! Умирать она собралась. Но это правда, недели три в горячке металась.

Санара подвинулась поближе и ласково обняла Лойэ со спины, чмокнув в темечко, но потом встала и отошла, чтобы не мешать разговору. «Похоже, Санара стала для нее тем же, чем Ларт для меня. Вернейший друг… Друг, где же ты? Без тебя счастье обретения кажется неполным». От радости Рехи забыл, где находится. Он уже не видел сырое подземелье и тех, кто в нем находился. Только Лойэ и их сына. Но имя Ларта напомнило о том, что они все в ловушке Бастиона, а вокруг суетятся враги. И в этом логове мирно спал беловолосый малыш, который еще ни о чем не подозревал. Волна озноба пронизала тело Рехи: он понял, насколько они здесь уязвимы.

– Видно, наказала меня судьба за то, что я тебя отравленным клинком пырнула, – вздохнула Лойэ, виновато улыбаясь. – Но сейчас уже все хорошо. Мне хватит сил, чтобы дальше сражаться.

– Судьба не могла тебя наказать, ведь я тебя ни в чем не винил. Помнишь же наш договор?

– Да. О предательстве, – мягко напомнила Лойэ, но без желания поддеть. – Наверное, поэтому и выжила. Ничего, сейчас при мне настоящий меч, и владею я им даже лучше, чем костяным клинком.

Воспоминания прошлого года представали в памяти как череда разрозненных картинок: и последний разговор с Лойэ, странный, болезненный, и прощальная ночь, и утро уже без нее… Если и оставались между ними какие-то обиды, то оба уже позабыли о них. С души любая грязь оттирается песком, как со старого котла. Много, очень много песка унес вечный ветер пустошей, стесал с двух странников лишнюю копоть недопонимания. Они предстали друг перед другом почти в первозданной чистоте – Лойэ и Рехи. Они хотели остаться рядом, вместе, потому долго сидели в обнимку, поочередно качая корзину.

– Лойэ, так ты расскажешь ему хоть что-нибудь? – шепнула вскоре вернувшаяся Санара. – До утра времени не так уж много.

– Санара… – охнула Лойэ.

– Я понимаю, вы только встретились. Но у нас… Очень мало времени. К сожалению. Иначе я бы не посмела вам мешать, – сцепив руки, виновато продолжила Санара.

– Да, расскажу. Отдохни, – Лойэ доверительно коснулась ее руки. – Я сама все расскажу.

– Давай я посижу с ребенком. А вы отойдете, чтобы не разбудить его, и поговорите. Расскажи ему все о нас.

– Давай.

Рехи кивал, не совсем понимая, куда уводит его Лойэ, зачем ему отходить от Натта. Отец. Это слово. Он пытался осмыслить, затвердить в памяти, убедить себя, что это происходит именно с ним, сейчас, не в прошлом и не в будущем. Хотелось понять это новое чувство ответственности за того, кто намного слабее, того, кто нуждается в защите. И как же тревожно делалось! Так тревожно, что в груди щемило, а в животе холодело.

Если бы еще не знать, что на самом деле творилось с их миром, если бы не знать, какую участь ему готовил Двенадцатый и как равнодушен оказался Митрий. Рехи предпочел бы все забыть, превратиться в обычного эльфа с пустоши, который прорубается через опасности во имя своей жены и детей. Поздно! Знания давили и пульсировали, делая счастье звенящим от хрупкости, но оттого лишь более сладостным. Живы, пока все оставались живы. И мир пока держался. Но в таком ли умирающем мире хотели бы они вырастить Натта? Рехи холодел от осознания. Слишком много вещей связывалось в единую паутину. Он схватился за голову к изумлению встревоженной Лойэ.

– Ты чего? Чего? – спрашивала она. Он же встряхивался, как загнанный ездовой ящер. Муть паники перед глазами сменилась сумраком сырого подземелья. Рехи наконец присмотрелся и заметил, как много вокруг людей и эльфов. Они сидели по углам, как тени, почти беззвучные. Большинство глазело на него. Обострившийся слух цеплял осколки фраз: