– Понимаешь, эта штука выглядит вполне обратимой, и кажется, что сделать это довольно просто, но я, например, этого сделать не смогу. Во-первых, у меня нет лаборатории. Во-вторых, я уже двадцать лет по-настоящему наукой не занимался и в лаборатории не работал. А что же твой… – и он, не договорив, сам себя поправляет: – А что же сам Лоренцо? Ведь это же, так или иначе, плод его ума, верно?
При слове «плод» кофе моментально попадает мне не в то горло.
– Да, ты прав. А что ты можешь сказать насчет проблемы растворимости нашей сыворотки в воде?
На этот вопрос Патрик отвечает с удовольствием; он, можно сказать, почти сияет.
– Это самая блестящая часть вашего открытия. Сыворотка уже является растворимой в воде; во всяком случае, достаточно растворимой для наших целей. Особенно если принять во внимание то, что никого всякие там нежелательные побочные эффекты не волнуют. – И он показывает мне последнюю часть работы Лоренцо, в которой и заключен тот когнитивный ключ, который, если его успешно повернуть в замке клеток верхней левой височной доли головного мозга, откроет дверцу для полного выздоровления пациента. Или – в случае применения антисыворотки – наполнит все пространство левого полушария словесным хаосом.
Я понимаю, что имеет в виду Патрик, и меня действительно не волнует, какие побочные проблемы могут возникнуть в результате систематического применения нового средства. Во всяком случае, если говорить о системе, созданной преподобным Карлом Корбином. Или нашим президентом.
– Как ты думаешь, он сможет решить этот вопрос к утру понедельника? – спрашивает Патрик.
– Но ведь понедельник совсем скоро.
– На утро понедельника назначена встреча всех сотрудников по проекту Вернике. То есть практически все, кто работает в вашем здании, окажутся в Белом доме.
– А преподобный Карл?
Патрик кивает.
– И он тоже.
«Ладно, – думаю я. – В понедельник». Часы на письменном столе Патрика высвечивают время: 6.41.
Глава пятьдесят девятая
Плохая я или хорошая, но я все-таки засыпаю и в течение трех сладких часов сплю без сновидений, не думая ни о нашем плане, ни о Патрике, ни о Лоренцо, ни о том, где сейчас может быть Стивен, ни о том, что почтальон Дэл, арестованный как шпион, сидит сейчас в камере и решает, то ли ему заговорить, то ли приготовиться смотреть, как будут молить о пощаде его дочери, когда этот проклятый дуболом Томас начнет их обрабатывать. Я не думаю о том, что у Оливии Кинг теперь вместо руки обгорелая головешка, или о том, что Лин и Изабель вполне могли схватить и теперь они находятся на пути в лагерь.
Сон – это фантастический стиратель действительности, но только пока он длится.
С пустым желудком, в котором булькает только кофе, я отправляюсь в лабораторию, спрятав аккуратно свернутые замечания Патрика в пудреницу с компактной пудрой, которую всегда ношу в сумке.
Лоренцо уже у себя и, разумеется, варит кофе.
– Хочешь? – спрашивает он.
– Ни в коем случае. – При слове «кофе» я чувствую, как стенки моего желудка вспыхивают огнем. Небрежным жестом достав из сумочки компакт-пудру, я извлекаю тщательно свернутую бумажку и, пряча ее в ладони, незаметным жестом подвигаю по столу к Лоренцо. Потом я громко говорю: – Ну что ж, пойду подготовлю все к прибытию миссис Рей. А ты, как здесь закончишь, сразу приходи вниз.
Мой кабинет пуст и темен, как и вчера, когда я из него уходила. Ясно, что Лин сюда не возвращалась. Но еще хуже то, что мне уже стало совершенно очевидным: она вообще вряд ли вернется.
Впрочем, кое-какой план у меня имеется. И надежда пока осталась, хотя ее и маловато.
В лифте на меня с трех сторон смотрит мое собственное отражение. С фасада я выгляжу, в общем, неплохо, разве что глаза немного припухли и волосы, как всегда, в беспорядке, да и лицо несколько осунулось в связи с тем, что в последнее время я придерживаюсь довольно странной диеты в виде кофе и воды. А вот если смотреть сбоку, то вид у меня, пожалуй, непривычный и не особенно мне нравится. Так что я напоминаю себе, что плечи нужно выпрямить, а подбородок поднять. Да и миссис Рей ни к чему видеть меня такой сломленной – она сразу беспокоиться начнет. Я пытаюсь втянуть живот, но это мне не удается. Непривычное вздутие в нижней части живота, сейчас скрытое под блузкой, заставляет меня оставить верхнюю пуговицу на джинсах не застегнутой.
Господи, надеюсь, хоть Патрик ничего такого не заметил, когда сегодня утром целовал меня на прощанье.
В лаборатории я говорю «привет» подопытным мышам и кроликам и стараюсь даже не смотреть в сторону холодильника, где дюжина мертвых грызунов ждет своей очереди на вскрытие. Затем я подготавливаю одно из боковых помещений для будущей операции. Помещение выглядит пустоватым и совершенно безжизненным, а это совсем не то окружение, в какое мне хотелось бы поместить миссис Рей в первые мгновения ее воссоединения с миром разумной речи, и я решаю его немного оживить и усовершенствовать.