Голос

Если наша огромная пустая лаборатория и кабинеты напоминали мне одинокие гробницы, то здесь, в этом подвальном помещении, работа буквально кипит. Общий зал разделен на крошечные отсеки, в каждом из которых по два человека; отсеки расположены очень тесно, стенка к стенке, да и эти полупрозрачные стенки высотой по плечо практически не создают ощущения личного пространства, зато позволяют постоянно наблюдать за сотрудниками. Эту функцию выполняют одетые в военную форму охранники, непрерывно патрулирующие коридоры и рабочие помещения. Я насчитала уже двенадцать охранников, и ни у одного из них нет в лице ни малейших признаков добродушия или веселости, как и у того солдата, что по-прежнему торчит у меня за спиной, причем настолько близко, что я постоянно чувствую его запах – тошнотворно сладкого лосьона после бритья, табака и подгоревшего кофе. Ни один из обитателей рабочих отсеков даже головы не поднимает, когда мы проходим мимо; все сидят, погрузившись в таблицы и написанные от руки формулы, а некоторые просто тупо смотрят на экран компьютера невидящими глазами.

Здесь, должно быть, не менее полусотни человек, в этом лишенном окон и воздуха помещении. Некоторые из них – впрочем, большинство – молоды, только что из колледжа.

Я останавливаюсь, заглядываю в один из отсеков, и мне кажется, что я узнаю почерк Лин. Морган тут же щелкает пальцами у меня перед носом.

– Смотрите себе под ноги, Джин.

Лосьон после бритья, табак и кофе – я снова чувствую эту смесь вместе с жарким дыханием солдата, который теперь подходит совсем близко. Рука Лоренцо слегка касается моей руки и чуть-чуть задерживается, словно напоминая, что я здесь не одна.

Мы минуем очередной ряд рабочих отсеков и достигаем самой дальней стены этого помещения-улья. Морган вставляет свою карту-ключ в какую-то очередную щель, двойная дверь открывается, и мы входим в некое помещение, которое не слишком отличается от той комнаты этажом выше, где у нас находились подопытные мыши и кролики. Только здесь вместо пищащих мышей и подозрительно принюхивающихся флоридских кроликов размещены клетки с приматами. Точнее, с человекообразными обезьянами. Три ряда проволочных дверей вдоль обеих стен справа и слева от меня, на каждой табличка с идентификационным номером и четырьмя рядами дат: возраст, разновидность, дата проведения эксперимента, техник-смотритель. Уханье и ворчание шимпанзе, когда мы входим, становятся оглушительными.

Но не это меня беспокоит.

Три четверти клеток уже пусты. Но таблички на дверцах остались: ГИББОН, ГОРИЛЛА, ОРАНГУТАН – три из пяти самых крупных обезьян. Верещащие ШИМПАНЗЕ – четвертая группа. Но, похоже, половина клеток с шимпанзе уже пуста.

Я чувствую, что в горле у меня застрял какой-то противный сухой комок, и мучительно его сглатываю. Затем оглядываюсь на Лоренцо. Он так побледнел, что почти сливается с белыми лабораторными стенами. Ну, естественно, ведь его одолевают те же страшные мысли, что и меня.

Значит, они пытаются добиться результатов, работая с человекообразными обезьянами, используя по одной на каждый эксперимент. А шимпанзе, самых близких родственников человека, приберегают на крайний случай.

Или на предпоследний. Пятой разновидности приматов пока в клетках нет. Той самой, к которой они сейчас подбираются. Да, ее пока нет, но при одной мысли о том, что она может там появиться, у меня холодеет кровь.

Пятой разновидностью приматов, гоминидом, является человек. То есть мы, люди.

Колени у меня подгибаются, и я, споткнувшись, влетаю в клетку с табличкой «Эксперимент № 412» – это самец шимпанзе, который весит на добрых семьдесят пять фунтов больше, чем я. Предостережения Лин, которые она без конца повторяла, звучат у меня в голове, как клаксон.

«Никогда, Джин – именно так: никогда

! – не подходи к ним близко! Для этого есть техники и зоологи, которые за ними ухаживают. Не корми их, не пытайся их побаловать, не вздумай даже на расстояние плевка приближаться к их клеткам. Всегда старайся находиться на середине помещения. Эти ребята способны и на три фута лапу вытянуть и цапнуть; и, уж поверь мне, они далеко не такие умные, как принято считать». Все это Лин высказала мне еще во время самого первого нашего совместного похода в эту лабораторию, то есть через несколько месяцев после того, как пришел ее грант, позволивший нам купить двух шимпанзе.

«А выглядят они очень умными, – возразила я. – Взять хотя бы вон того». «Вон тем» был четырехфутовый самец Мейсон, одетый в памперс и с наслаждением сосавший фруктовое мороженое на палочке.

«Погоди, детка, вот он оскалит свои клыки, тогда держись, – сказала Лин. – Эти ребята – бомбы с замедленным действием, но без часового механизма. Такого и профессиональный борец, пожалуй, не удержит. Ты когда-нибудь слышала о Чарле Неш?»[48]

Я покачала головой. «А надо было?»