Голос

– Мне поскорей надо… – бормочу я, с трудом вставая и держась за край стола, чтобы снова не упасть, – в дамскую комнату.

По-моему, по-настоящему проверить мужчину можно, например, в такой малоприятный момент, когда женщину в его присутствии выворачивает наизнанку, причем в его собственном кабинете и в его мусорную корзину. Тут очень важно посмотреть, как он поведет себя. Единственное, что сделал Лоренцо после того, как проводил меня до дверей дамского туалета, находившегося в дальнем конце коридора, это улыбнулся. Всего лишь сказал «ого», а потом улыбнулся. И больше ничего.

Вот за это я его и люблю.

– Сейчас все пройдет, не волнуйся. Я через минуту вернусь, – быстро говорю я, исчезая за дверью туалета и бросаясь к ближайшей кабинке. Там из меня изливаются остатки моего завтрака вместе с кофе, я все это смываю и сажусь на сиденье унитаза, уронив голову чуть ли не на колени и чувствуя, что все горло обожжено горькой желчью и желудочным соком.

Меня никогда не тошнит. Я практически никогда не болею. И моя пищеварительная система отнюдь не отличается чрезмерной чувствительностью. Я просто вспомнить не могу, когда меня в последний раз так выворачивало наизнанку.

Да нет, могу, конечно.

Ведерко из нержавеющей стали с крышкой на петлях и пластмассовой вставкой помещено рядом с унитазом; справа промышленных размеров рулон туалетной бумаги, которого хватило бы для подтирания задниц какой-нибудь небольшой страны, да и то он вряд ли кончился бы. Но мне нечего положить в это ведерко, у меня нет ни аккуратно завернутого тампона, ни плотной салфетки, ни даже самой тоненькой прокладки.

О-господи-черт-побери!

Мне сорок три года. У меня четверо детей – спасибо Патрику и его ирландскому жизнелюбию. У меня одиннадцатилетние сыновья-близнецы. И я достаточно много знаю о репродуктивной биологии, чтобы понимать, что в настоящее время мои шансы на рождение близнецов еще выше, чем одиннадцать-двенадцать лет назад.

Я понимаю также, что у меня в пятидесяти процентах из ста может родиться еще одна девочка. Неужели и у нее на ручонке защелкнут счетчик слов, едва она успеет появиться на свет? Или все же подождут несколько дней? Впрочем, это все равно произойдет очень скоро после ее рождения, а у меня больше не останется ничего такого, что могло бы послужить предметом нового торга с ними.

И мне остается сделать только то, что в моем положении сделала бы любая женщина: снова склониться над унитазом и извергнуть из себя все, что еще осталось у меня внутри.

Глава двадцать седьмая

Лин ждет меня за дверью туалета, на ее лице написана озабоченность.

– С тобой все в порядке, дорогая? – спрашивает она.

– Все отлично. Если не считать того, что половина моего завтрака осталась у него в кабинете.

Она обнимает меня за талию и ведет назад, в нашу хоббичью нору; там она влажной салфеткой, извлеченной из бездонных глубин ее сумочки, стирает с моих глаз размазавшуюся тушь и сразу берет быка за рога:

– У тебя довольно примитивное определение любовной тоски, Джин. И не делай вид, будто не понимаешь, о чем я. Ты что, по-прежнему испытываешь некие чувства к нашему итальянскому коллеге?

Я буквально оседаю в своем рабочем кресле. Я бы и под стол, пожалуй, спряталась.

– Неужели это так заметно? – Интересно было бы знать, неужели весь наш отдел, включая Моргана, в курсе наших с Лоренцо свиданий у него в кабинете? – Кто еще знает?

Лин наклоняется совсем близко ко мне, поставив локти на стол.

– Если тебя волнует, знает ли Морган, то можешь не беспокоиться. Во-первых, он дурак, полностью поглощенный самим собой, а во-вторых, он мужик. Он и не заметит, что ты вся светишься при виде Лоренцо, даже если ему самому на голову целую бутылку такого свечения вылить. Сомневаюсь, что он когда-либо замечал перемены в твоем гардеробе. – Усмешка на губах Лин быстро тает, губы презрительно вытягиваются в тонкую линию, а взгляд становится хмурым. – Но будь осторожна. Ты же не хочешь, чтобы за тобой явился проклятый фургон Карла Корбина и тебя забрали как участницу адюльтера?

– Нет, – говорю я, и к горлу у меня вновь подступает тошнота.

В нашем новом ненормальном мире удивительное количество вещей сохранились точно такими, какими были всегда. Мы точно так же едим, ходим по магазинам, спим ночью, отводим детей в школу, занимаемся сексом. Хотя насчет последнего теперь есть строго определенные правила.

– И давно это у вас продолжается? – спрашивает Лин.

– По-моему, уже около двух лет. – Не имеет смысла говорить о том, что я могу назвать совершенно точную дату, когда все началось. Когда я впервые обратила внимание на пальцы Лоренцо, сжимавшие гладкую деревянную крышку музыкальной шкатулки, и впервые испытала нечто вроде приятных электрических разрядов, скользящих вверх и вниз по моему позвоночнику, при одной лишь мысли о том, как эти пальцы коснутся моего обнаженного тела.

– Вы встречались только до всего этого? Или и в последнее время тоже?