Голос

И я уже вижу, как они входят в дом – в военной форме, вооруженные этими своими черными электрошокерами, – и идут по полированным половицам моего дома, оставляя вмятины и следы. Я вижу среди них Томаса, преподобного Карла и других Истинных, и у одного из них в руках маленькая коробочка, а в ней браслет-счетчик, лимит слов в котором равен нулю, и он вскоре защелкнется на моем запястье, точно железный наручник. Я вижу телевизионные камеры и новых репортеров, которые щелкают камерами со вспышкой в попытках поймать в объектив бывшего доктора Джин Макклеллан, отныне приговоренную к жизни в абсолютном молчании и каторжной работе на полях Айовы, или на рыбозаводах Мэна, или на текстильных фабриках Алабамы. Ну и, естественно, подлежащую публичному осуждению и осмеянию.

«Стивен, – думаю я. – Что же ты наделал?»

За Лоренцо они не придут. Это я знаю. К прихотям мужчин в любом обществе всегда относились терпимо.

Соня с горящими глазами влетает в мою спальню. А в коридоре слышны шаги близнецов – они явно направляются в другую часть дома, куда ушел и Патрик.

– Ничего страшного, малышка, – говорю я, обнимая Соню. – Все хорошо.

Но нет, все совсем не хорошо. И очень страшно. Но я так и сижу на полу, прислонившись спиной к кровати и баюкая дочь в ожидании неизбежного, как Судный день, звонка в дверь.

Глава тридцать пятая

Проходит целых пять ужасных минут, прежде чем я слышу в коридоре торопливые шаги Патрика.

– Все это просто отвратительно, – говорит он. – Что бы там ни случилось, это что-то плохое. – Тревожные морщины как-то особенно отчетливо проступили у него на лице – точно бесчисленные линии на бледном фоне контурной карты.

Но в дверь к нам так никто и не позвонил.

Я заставляю себя встать, беру Соню в охапку и следом за Патриком иду на кухню. Парад автомобилей на нашей улице по-прежнему продолжается, по-прежнему пронзительно воют полицейские сирены, по-прежнему вспышки синего и красного света тревожат ночную тьму. Шестеро мужчин выстроились у парадного крыльца Кингов, еще двое стоят на страже у задней двери.

«Это не за мной, – крутится у меня в голове. – Не за мной. Не за мной. Не за мной».

Женский пронзительный вопль вдруг разрывает ночную тишину, он отчетливо слышен даже у нас на кухне, и я все же решаюсь выглянуть из окна.

Лео делает шаг к выключателю, намереваясь зажечь свет, но я поспешно его останавливаю:

– Нет. Не включай. Пусть будет темно.

Господи, что такого могла сделать Оливия Кинг?

…если б кто-то, кого ты знаешь… а может, даже и по-настоящему любишь… совершил гнусный поступок, ты бы… настучала на него?

И тут до меня доходит: все эти мужчины явились сюда вовсе не за Оливией, а за Джулией.

Я отворачиваюсь от окна. Патрик по-прежнему стоит рядом со мной, бледный как привидение. Соню я усадила на один из барных табуретов у стойки посреди кухни. Сэм и Лео тоже здесь и смотрят на происходящее у соседей круглыми от ужаса и изумления глазами размером с тарелку «фрисби».

И только Стивена здесь нет.

А женские вопли за окном усиливаются. Должно быть, это кричит Оливия – по-моему, это именно она. Господи, Оливия с обмотанной дурацким розовым шарфом головой, с розовой Библией под мышкой и с пустой мерной чашкой в руках! Но на сей раз она спустила с поводка настоящий ад.

– Вы не можете ее забрать! Эван! Сделай же что-нибудь! Ради бога! Да сделай же что-нибудь, черт побери, не стой, сунув свои гребаные руки в гребаные карманы! Ну что ты стоишь и смотришь? Убей их. Застрели этих гребаных ублюдков! Скажи им, что она ни в чем не виновата! Ни в чем…

На мгновение ее тирада прерывается пронзительным стоном, но уже через пару секунд она снова принимается то яростно вопить, то рыдать от бессилия, а тем временем двое мужчин выволакивают из дома Джулию Кинг. Но Эван Кинг все так же безмолвно и безучастно стоит возле крыльца, сунув руки в карманы, и лицо его в свете висящего над крыльцом светильника кажется желтым.

Остановить меня Патрик не успевает, и я опрометью вылетаю из задней двери нашего дома, не обращая внимания на то, что льет довольно сильный майский дождь. Шлепая босыми ногами по траве и подъездной дорожке, я вбегаю во двор Кингов и кричу:

– Прекратите это! Снимите же, наконец, с нее счетчик! – кричу я, вбегая во двор Кингов.

Все, за исключением Оливии, тут же поворачивают голову в мою сторону.

А Оливия все продолжает выкрикивать – теперь уже умоляющим тоном, обливаясь слезами:

– Пожалуйста, не забирайте ее! Пожалуйста! Возьмите меня вместо нее, прошу вас. – Теперь уже буквально за каждым ее словом следует тошнотворный щелчок электрического разряда и пронзительный вопль боли.

– Да снимите же с нее этот гребаный счетчик! – снова ору я.

– Вернитесь к себе в дом, мэм, – слышу я чей-то голос. И узнаю Томаса, того самого Томаса в темном деловом костюме и с еще более темной душой. Затем, обращаясь к кому-то из своих подручных, он приказывает: – Сажайте ее в фургон.