Голос крови

Итак, ее родители: пианист мирового класса и хозяйка аукционного дома по продаже произведений искусства. Те ли это родители, о каких втайне мечтала Фиона? Вместо директора школы и врача? Да! Фредерик и Карла Арним. Музыка и изобразительное искусство. Вот это была бы жизнь! Райская, да и только! Жизнь в высших слоях берлинского общества. Все искусство тебе на дому! Большая вилла в престижном районе Берлина. «Вот какой была бы моя жизнь, – думала она. – Из нее меня вырвала Виктория, потому что мечтала об идеальном ребенке». А что она получила вместо желаемого? Невротическое создание, с которым она не знала, что делать. Фиона же потеряла любящую мать, которая и сегодня еще ее разыскивает, а взамен получила Викторию. Виктория отнимала у нее альбом для рисования и вместо него совала в руки стандартные кубики и куклы. Виктория оттаскивала ее от любого музыкального инструмента, к которому она проявляла интерес. Она не захотела, чтобы Фиона пела в хоре: лучше, мол, занимайся спортом. И если бы Виктория не умерла, когда Фионе было тринадцать лет, пока ей не поздно еще было заняться тем, к чему у нее лежала душа, то кто знает, где бы она сейчас маялась из-за того, что ее мать, которая не была ее матерью, пожелала направить ее по другому пути. Но тринадцать лет уже такой возраст, когда поздно становиться вундеркиндом. Фиона прилично рисовала, но недостаточно хорошо, чтобы сделать это своей профессией. Поэтому она оказалась по другую сторону искусства, в области торговли, хотя и пыталась раньше – сейчас уже нет, сейчас у нее уже не осталось той энергии – пробовать себя в инсталляциях и устраивать хеппенинги, вроде того, на Северном мосту. А правда, когда она в последний раз действительно создала что-то сама? Она же изучала историю искусства, у нее были способности, и вот наконец она получила доказательство, что творческий талант унаследовала от родителей, разве не так? И что она с ним сделала?

Ничего!

Подавленная, Фиона смотрела в окно. Может быть, через несколько дней, когда ей станет получше. Может быть, когда она отвыкнет от диазепама, что-то изменится. Потом психотерапия, только легкие препараты. Не будет больше панических атак, бессонницы, изнурительной усталости. В искусстве возраст не имеет значения. Ей вспомнилась Астрид Рёкен. Сколько ей сейчас лет? Пятьдесят? Она вовсе не кажется старой. Каждые два-три года она придумывает что-то новое, ищет новые материалы, новые темы. Никогда не останавливается.

– Давайте поговорим!

Фиона не слышала, как доктор Ллойд постучался. Или он вошел без стука?

– О чем?

– О чем вы хотите.

Она же сказала: никаких психотерапевтических сеансов, и он тогда согласился. Но побеседовать-то можно, спросил он тогда. Ну ладно, если без этого никак, пожалуйста!

– Пойдемте в мой кабинет. Там будет удобнее. Как вы чувствуете себя на новых таблетках?

Фиона пожала плечами, вымучила из себя улыбку:

– Я чувствую большую усталость.

– Это нормально для периода отвыкания от диазепама, пока организм не перестроится. Через день-другой все пройдет. Так пойдемте?

Она кивнула, соскочила с подоконника, на котором сидела, и пошла туда, куда он ее вел.

Заметка из газеты. Май 1984 года

Выдающийся немецкий пианист Фредерик Арним (35) поселился с начала месяца с невестой певицей-сопрано Гарриет Каррингтон-Ллойд (26) и двумя своими детьми в Лондоне. «Преподавательская должность в Моцартеуме заведомо предполагалась как нечто временное, это было ясно с самого начала, – сказал он. – Вдобавок мой сын со следующего года будет учиться в Аппингеме. Да и для дочки в Лондоне будет обеспечен несравненно более высокий уровень медицинского обслуживания. Условия в Германии и Австрии также не вполне удовлетворяли Гарриет», – сообщил он в объяснение этого шага.

20

Вначале у Седрика Дарни был такой вид, словно он стоит на грани нервного срыва. Но он быстро взял себя в руки. По крайней мере, так надеялся Бен.

– В самых общих словах: я провалил все дело. Что теперь?

Седрик покачал головой:

– Теперь? Теперь все следы, какие только могли быть, уничтожены. Мало ли что еще надо было скрыть этому человеку, это мы узнаем не скоро. То есть я хочу сказать: мы этого не узнаем, но, возможно, выяснит полиция. Только мне это в деле, касающемся моей дорогой мачехи, уже никак не поможет.

Маккерриган, расположившийся в гостиной на стуле, который дальше всего находился от Седрика, тактично кашлянул:

– Сейчас в суде идет процесс, в котором фигурирует женщина, подделавшая подпись своего бывшего мужа для того, чтобы получить доступ к эмбрионам, замороженным по их обоюдному решению в более счастливые дни, потому что тогда они хотели отложить рождение детей на потом. Муж подал иск, потому что не давал ей своего согласия и теперь не хочет выплачивать содержание. В зависимости от того, какое решение примет суд, в нашем случае можно будет…