Голос крови

Эпимитриуса и далее, к замку короны. Горожане поглядывали озадаченно: вот вроде бы и королевский штандарт, на двух передних лошадях едут самолично достославнейший король и блистательный герцог Пуантена, но щедрая милостыня не рассыпается, глаза у обоих вождей зверские, а если попытаешься поклянчить монетку у одного из гвардейцев, лишь получишь довольно злобный тычок тупым оконечьем пики в спину.

Слух по городу: «Проиграли войну, что ли? Так вроде и войны никакой не было… С немедийцами на границе поцапались? То-то оно, разговоры ходили, будто в соседней державе неспокойно… А король-то, король какой смурной! Ну, теперь жди беды!.. Дурень, не беды, а гнева Его величества. Ой, недолго веревки на виселице будут в одиночестве болтаться, найдут им компанию…»

Лишь одним-единственным человеком, ярко выбивавшимся из ряда хмурых вояк, была женщина. Довольно высокая, темноволосая, с гордо задранным подбородком. Удивительное дело – одна она посреди сонмища грязнуль, сопровождавших короля, красовалась в начищенном кожаном колете, сапоги блестели от масляной смазки, а длинные волосы (диво!) были начисто вымыты и развевались на ветерке черным мохнатым знаменем.

– Мой король, – невозмутимая Дженна чуток подтолкнула коня шпорами и поехала стремя в стремя с лошадью короля, – улыбнись хоть разочек! На тебя люди смотрят.

– Это не люди, – буркнул Конан. – Это подданные.

– Тем более, – настаивала черноволосая. – Как там насчет того, чтобы король вечно подавал пример бодрости духа и поднимал престиж власти одним своим видом?

– Вот пусть Просперо и поднимает, – вздохнул киммериец, кивая в сторону герцога. – А у меня в кошельке ни монетки. Даже заржавленного асса не осталось. Все провалили, подонки! Девочку не спасли, великое судилище превратили в площадный балаган, а Каримэнон так и вообще украден… Найду – руки оторву и вместо ног воткну! Просперо, подними сюзерену настроение! Скажи что-нибудь хорошее!

– Покушать бы, – выдохнул Просперо и скрыл отрыжку уголочком платка. – Может быть, Хальк?

– А что Хальк, что Хальк? – немедленно возмутился я. – Знаете, кого мы все сейчас напоминаем? Похоронную процессию! Только неизвестно, кого на ней хоронят – нашу собственную честь или дворянскую честь всего Заката. Нет, благородные месьоры, больше я с вами в такие игрушечки не играю! Женюсь, уеду в Юсдаль и буду писать мемуары! Стыдно, Ваши величества и ваши светлости!

– Глянуть на вас, мужиков, – с варварской непринужденностью заявила Дженна, – так у всех коров в округе на сто лиг молоко скиснет. Эй, нищеброд! Пойди ко мне!

Решительная дикарка из Пограничья с небрежностью, достойной короля Сигиберта Завоевателя, запустила широкую ладонь в кошель, вынула пригоршню монет, и, подняв голос, выкрикнула:

– Бедному люду Тарантии от короля!

Солиды, полусолиды и даже кесарии со звоном полетели на гранитную мостовую. Немудрено – купеческая дочь. У таких всегда мошна не пустует. Королевская улица огласилась громкоголосым, однако донельзя унылым воплем: «Да здравствует король!».

Конан скроил на лице некое подобие ухмылки, с какой обычно восходят на эшафот приговоренные к смерти насильники, убийцы и грабители, и сделал вид, что он вовсе и не король.

Пример Дженны оказался заразителен, но не особо. Поиздержавшиеся гвардейцы побросали в толпу немножко золотых кругляшков, самый озорной запустил тяжелой серебряшкой точнехонько в гревшегося на солнце кота, который с истеричным мявом бросился под ноги лошадей, вызвав небольшую сумятицу, а последняя монетка разбила крынку у уличной торговки-молочницы. Престиж монархии взлетел на недосягаемую высоту.

– Домой, домой и только домой! – трагически голосом продекламировал я, завидев впереди грозные стены нашего обиталища. – В ближайшие годы – никаких приключений!

– Точно, точно, – втихомолку поддержал меня Просперо и оглянулся – не подслушивает ли кто. – Дома дел невпроворот, а мы беремся устраивать судьбы каких-то чужеземных оборванцев. Двум богам служить нельзя. Хальк, вот приказ, как тайному советнику: нынешним же вечером собирай Малый государственный совет и канцлера. Будем решать, что делать дальше. Только сначала отмоемся и отъедимся. Уже четыре седмицы мечтаю о настоящем бассейне и чистом белье.

– Канцлер не пойдет, – съязвил я. – Старик Публио столько не выпьет. Сам знаешь, что такое Малый государственный совет в понимании Конана. Решение одного мало-мальски важного вопроса затягивается до той поры, пока не будет выдут последний кувшин и не пошлют за новым. А потом два умных человека – я имею в виду вашу светлость и самого себя – сядут тихонько в уголочек и все решат. И без всяких Малых советов.

– С такими мыслями, – Просперо укоризненно глянул на меня, – ты скоро дойдешь до крамольного соображения, что король нам требуется только как ширма и дегустатор винных запасов Тарантийского замка.

– Но зато какая ширма! – я мечтательно воздел глаза к предвечернему небу. – Ни в одной стране такой нету! Большая, красивая и…