Голос пойманной птицы

– А это моя жена.

Жена. Ну конечно, это его жена. Как ему еще ее называть? Но я все равно застыла, услышав это слово из его уст.

Жена Дарьюша оглядела меня с головы до ног, и я поняла: она знает, кто я. Миниатюрная, миловидная, в безукоризненном бирюзовом костюме с рукавами до локтя и белым кантом. На безымянном пальце – золотое обручальное кольцо. Она скользнула взглядом по моему декольте и с любезной миной посмотрела мне в лицо.

– Как я рада наконец познакомиться с вами. – Она пожала мне руку.

Мне стало неуютно, неловко, я почувствовала, что краснею. Я представляла ее слабой, невзрачной – да полно, представляла ли вообще? – но эта женщина прекрасно владела собой. Гораздо лучше, чем я в ту минуту. Я так растерялась, что еле выдавила «добрый вечер», на что жена Дарьюша ответила: «Мне не терпится увидеть ваш фильм» – и бросила на меня приветливый взгляд, полный откровенной ненависти.

И тут я поняла, кем была для Дарьюша – точнее, кем не была. Они с Бертолуччи увлеклись разговором о каком-то общем итальянском знакомом, я теребила застежку сумки: отчаянно хотелось курить, но сигареты кончились. Я подняла глаза и увидела, что жена Дарьюша, склонив голову набок, с нежностью и уважением смотрит на мужа. И в этом ее жесте читалась молчаливая близость, их тела рассказывали историю, в которой мне совершенно не было места. Они принадлежали друг другу, я – никому.

Я обрадовалась, когда чуть погодя распахнулись двери зрительного зала и огни в фойе стали гаснуть. Бертолуччи и Дарьюш с женой направились в зал, я поспешно промямлила извинение и ринулась в другую сторону.

Я мерила шагами фойе, когда ко мне подошла Лейла. Должно быть, выглядела я жалко, потому что она, едва взглянув на меня, спросила:

– Что случилось?

– Жена Дарьюша… – Я запнулась.

Лейла округлила глаза, схватила меня за запястье.

– Она здесь?

Я кивнула.

– И что ты намерена делать?

Я обвела глазами фойе. Вокруг почти никого, фильм вот-вот начнется. Мой

фильм вот-вот начнется.

– Пойду в зал.

– Тогда идем.

Лейла взяла меня под руку, мы вошли в зал и по ковровой дорожке направились к первому ряду. Зрители перешептывались, но голова у меня кружилась, и я не замечала любопытных взглядов – ни украдкой, ни в упор. Зал был почти полон, и мы пробирались к своим креслам, перешагивая через чьи-то ноги. Кресло показалось мне слишком узким и жестким. Дарьюш с женой сидели через несколько кресел по левую руку от меня, но я старалась не смотреть в их сторону.

Не так я представляла себе премьеру, совсем не так. Я ненавидела Дарьюша за то, что он привел жену, за то, что сама не знала (или не удосуживалась задуматься), каково мне будет увидеть ее здесь. Разумеется, рано или поздно мы должны были встретиться, но сегодня мой дебют, не говоря уже о том, что на показ собрались почти пять сотен гостей. А может, в этом все и дело. Может, он хотел, чтобы все эти пятьсот гостей видели его под руку с женой.

– Смотри, – прошептала Лейла и кивком указала на двух человек в ложе. Голос ее звучал странно. Напряженно. Лица скрывала тень, но по блеску диадем, по безупречной осанке, по бриллиантам на руках в длинных перчатках я догадалась, кто передо мною: императрица Фарах и принцесса Ашраф, сестра-близнец шаха.

– Ты знала, что они придут? – спросила Лейла.

Я покачала головой. Лейла вдруг помрачнела, побледнела.

– Что с тобой? – Я подалась к ней, взяла ее за руку, чтобы успокоить.

Не успела Лейла ответить, как в зале погас свет, занавес распахнулся, и пошли первые кадры фильма. Мужчина ведет искалеченной рукой по высокой каменной стене, монотонно повторяя цифры, так что в конце концов его речитатив превращается в песню. Солнце палит нещадно, испещряя лоб мужчины бисеринами пота, но он все поет. Звучит мой голос за кадром, вплетая в повествование стихи и цитаты из священных текстов, и первый образ сменяется откровенными кадрами с другими насельниками колонии. Фильм был как стихотворение, как воплощение сна. Культи рук и ног, лица без глаз и губ. Ясный взор и чистенькое лицо мальчонки. Женщина у окна расчесывает шелковистые черные волосы. Мужчина воздевает к небу в молитве руки без ладоней и пальцев. Потаенные вещи мира. Красота, которая тенью следует за отчаянием.

Зрители молчали, и я поняла, что заставила их это увидеть.

После показа, на приеме в особняке премьер-министра, Дарьюш увел меня в темную галерею.

Из-за чего бы ни опечалилась Лейла в кинотеатре, после сеанса она совершенно успокоилась и даже настояла, чтобы мы поехали на прием. Мы стояли во внутреннем дворике, как вдруг Лейла впилась взглядом в кого-то за моей спиной. Я обернулась и увидела, что к нам идет Дарьюш.

– Ты не могла бы оставить нас ненадолго одних? – попросил он Лейлу.

Она взглянула на меня. Я сглотнула комок и кивнула.

– Я буду там. – Она кивком указала на особняк.

Как только она ушла, Дарьюш взял меня за руку и потащил в галерею.

Я вырвалась, сложила руки на груди.

– Мог бы предупредить, что будешь с женой!

– А ты тогда пришла бы?

– Сам как думаешь?

– Вот видишь! Я не хотел рисковать: вдруг ты не пришла бы.