Головы на копьях

– Ты убил обоих братьев! – воскликнула она. – Господи! Ты их убил! Гиша и Пека!

– Они пришли следом за тобой по кровавым отпечаткам, которые ты оставляла на стенах, – заметил Пивной Бочонок, оттирая с лица брызги вражеской крови. – Ты думала, я не замечу или замечу, но не придам этому значения. Как бы не так. Я все видел и пересадил вашу приманку на свой крючок. Не оглуши я тебя, ты накинулась бы на меня вместе с братьями, как только они до нас добрались. Или еще раньше перерезала мне глотку одним из своих ножей.

– Клянусь тебе, ты ошибаешься и порешь горячку! Вбил себе в голову какую-то ерунду и обвиняешь меня в том, чего я никогда бы не совершила!

– Это вряд ли. И дырка у тебя в ноге такая же фальшивая, как твои оправдания… Но я ни в чем тебя не обвиняю. Наоборот, уважаю: ты по-прежнему верна своим братьям. Ты пошла из-за них на риск, позволив себя покалечить, и это похвально. Но ты не умеешь притворяться. Твоя скорбь слишком искренняя, хотя, как ты сказала, вчера эти люди едва тебя не убили. Если так, зачем сожалеть об их гибели? Разве тебе не положено радоваться и плевать на их трупы?

– Значит, ты все-таки мне не веришь?

– Ты знаешь, что нет, – Ван Бьер помотал головой. – Извини.

– И что в таком случае… дальше? – Ширва нервозно сглотнула. – Как мы с тобой теперь расстанемся?

– Что бы ты мне ни пообещала, если я тебя отпущу, ты вернешься к своим братьям и своему золоту, – рассудил Баррелий. – И будешь драться против меня, когда мы снова сойдемся на поле боя. Поэтому не обессудь, но я не настолько самонадеян, чтобы отпускать восвояси смертельных врагов.

– А если не сойдемся? Все, кто рвался с тобой сразиться, мертвы. У нас больше нет причин враждовать. Теперь ты можешь идти своей дорогой, не опасаясь погони, а мы пойдем своей.

– Этому не бывать, – возразил Пивной Бочонок. – Вчерашний день многое изменил. Отныне заяц становится волком, а волки – зайцами. Я продолжаю служить генералу Маларию Брассу. И я закончу работу, которую он мне поручил. Ваш караван не перейдет реку. По крайней мере, до тех пор, пока я буду жив.

– То есть что же это выходит? Генерал Брасс и ты решили прибрать к рукам все золото Марготти? А пупок не треснет?

– Что будет дальше, не твое дело. Отныне переживай за себя, а не за нас.

– И что будет со мной? Ты меня прирежешь? Также, как Гиша и Пека? Или просто как свинью?

Кригариец ответил не сразу. Скрестив руки на груди, он простоял в раздумье какое-то время. И лишь потом озвучил свой вердикт:

– Ты не заслужила позорной смерти. Я дам тебе шанс. Можешь подобрать любое оружие, которое здесь найдешь, и попробуй выйти из пещеры через мой труп. Это все, чем я могу тебя уважить. И это гораздо лучше, чем быть прирезанной как свинья.

– Пф-ф! – Кривоносая презрительно фыркнула. – Да ты просто сама щедрость, мать твою! Щедрость, честность и милосердие в одном лице! Впрочем, спасибо и на этом. Я принимаю твое предложение, ибо что еще остается? Кто знает, авось мне и впрямь повезет завладеть кригарийским перстнем!

– Отлично. Считай, договорились, – подытожил Баррелий. Но прежде чем перерезать Ширве путы, обернулся ко мне и велел: – Выйди, парень. Оставь нас одних. Это наше личное дело, и оно не для посторонних глаз, ты понимаешь?

– Как скажешь, – ответил я. И, не дожидаясь понукания, торопливо покинул пещеру…

Глава 27

Я сидел на обломках здания неподалеку от входа в пещеру и прислушивался к доносящимся оттуда звукам. Их было совсем немного. Сначала я услыхал боевой выкрик Ширвы, вслед за этим лязгнул металл, а затем вновь наступила тишина, которую больше ничто не нарушило.

У меня мелькнула паническая мысль о том, куда я брошусь наутек, если вдруг из пещеры выйдет Кривоносая с окровавленным клинком в руке. Однако чуда не случилось. Вскоре после того, как все стихло, снаружи объявился кригариец. Его «эфимец» был уже очищен от крови, а в руках и под мышками он нес все наши трофеи. Последнее намекало на то, что мы куда-то перебираемся. И что Баррелий не соврал Ширве: он действительно готовился к новой битве, раз уж прихватил с собой оружие поверженных врагов.

На его мрачном лице виднелись следы неаккуратно оттертых брызг свежей крови. Я не стал интересоваться у него судьбой Кривоносой – это было ясно и без объяснений, – а лишь обреченно вздохнул. И заметил после того, как монах побросал оружие и сумки на землю:

– Вчера Гифт, сегодня Ширва… Кажется, я понял, почему ты никогда никого не любил. Человек, который так легко перебил всех своих друзей, на это попросту неспособен.

– Пока не всех, – буркнул Пивной Бочонок, покосившись на меня исподлобья. – Ты ведь до сих пор жив. Правда, ты меня еще по-настоящему и не злил. Хотя, надо признать, пару раз тебе это почти удавалось.

Я прикусил язык. И впрямь, на что напрашивался, то и получил. Само собой, Баррелий говорил не всерьез, и все-таки доля правды в его отговорке была.