Голубая акула

Объяснение напрашивалось только одно: Миллер не умер. Ему зачем-то понадобилось, чтобы невеста и прежние знакомые считали его мертвецом. Но он живехонек! И даже сохранил прежние вкусы, по крайности в том, что касается женской красоты. Соню он мог увидеть случайно. Ее сходство с Лидией взволновало его, и он…

Нет. Опять не получалось. У меня никак не укладывалось в голове, что Миллера способно взволновать цветение купеческой дочки. Это было, как выразился бы знаменитый философ, «слишком человеческое». Влюбленный Миллер — абсурд. Иное дело Миллер-забавник, Миллер-шалун: в том, что эти свойства ему не чужды, я успел убедиться на собственной шкуре. Он заметил, что девушка, похожая на Лидию, почти слепа, но скрывает это, и вздумал порезвиться на свой манер. А тут откуда ни возьмись на сцене появился атлетический братец и отмутузил его. И Миллер решил мстить…

Когда возвращался от Парамоновых, открывая дверь своего дома, я нашел под нею записку от Елены. Она спрашивала, что случилось, просила прийти как можно скорее, признавалась, что не находит себе места от беспокойства. Ни тени былой церемонности: она была моя, боялась за меня, думала и тосковала обо мне! Но явиться к ней сейчас было выше моих сил.

Да, эти силы, физические и душевные, были истощены до предела. К тому же по мере того, как росла моя уверенность, что я на правильном пути, надежда, что Миша жив, сходила на нет. Какое там жив, если Миллер…

Она прочтет все это на моем лице! Ее чудесная проницательность, предмет моего давнего восхищения, теперь ужасала меня. Если ей суждено пережить такой удар, пусть хотя бы это случится единожды, тогда, когда все будет ясно до конца!

Итак, необходимо как можно скорее найти этого человека, Миллер он или нет. По размышлении я, однако, был вынужден признать, что моих новостей могло бы хватить, чтобы заставить Горчунова заинтересоваться этой версией, так сказать, в частном порядке. Но не более того: об официальном возобновлении следствия нечего было и думать. А коль скоро в частном порядке Александр Филиппович лишил меня своего благоволения, то и вообще не заинтересуется. Нарвусь на еще один выговор, только и всего. Предстояло и дальше действовать исключительно на собственный страх и риск.

Впрочем, поиски Миллера, как я успел сообразить, были не таким уж безнадежным делом. Если этот господин, распустив слух о своей кончине, несколько лет спустя как ни в чем не бывало под тем же именем появился в Староконюшенном, потом у помещика Филатова, и все это в прежнем своем качестве ихтиолога, его имя и место нахождения должны быть известны в кругу тех, кто интересуется тою же областью знания.

Найти ихтиолога в Блинове казалось мне маловероятным. Но на всякий случай я зашел к знакомому продавцу в книжную лавку и осведомился, нет ли в здешних краях кого-либо, кто проявлял бы сугубый интерес к Книгам по зоологии, в особенности к трудам, посвященным жизни обитателей подводных глубин. Мне, дескать, срочно требуется небольшая научная консультация ихтиолога.

Продавец углубился в какую-то картотеку, с невероятной быстротой на моих глазах перелистал ее содержимое и, к величайшей моей радости, извлек карточку. На оной значилось: «Глухобоев Владимир Львович» — и блиновский адрес. Искомый ихтиолог жил на соседней со мной улице! Я чувствовал, что удача, прежде неуловимая, вдруг приветливо обернулась ко мне. Если бы только в глубине отравленной сомнениями души не копошилась мерзкая догадка, что это, может быть, никакая не удача! Что, если сам Миллер все подстраивает, чтобы заманить меня в ловушку и погубить?

Я понимал, что праздную труса и эти якобы мистические предчувствия на деле попросту страхи, достойные маньяка. Но избавиться от них не мог. За последние дни я столько передумал о Миллере, что, казалось, начал его понимать. Возможно, у него и есть кое-какие сверхъестественные способности, говорил я себе. Ведь даже наука в наши дни признает, что в мире много еще не познанных таинственных явлений. Но теперь я был убежден: Миллер далеко не всемогущ.

Пусть даже он ясновидец и гипнотизер. Но не смог же он помешать Димитрию накостылять ему по шее! Видимо, дело в том, что в душе доблестного вояки в эти мгновения не было иного желания, кроме как произвести над Миллером немедленную расправу. Ни тени сомнения, страха или жалости, ибо Димитрий, дай ему Бог здоровья, прост, как табурет.

Стало быть, Миллер, по-видимому, умеет принудить другого человека действовать желательным для него образом, но все же лишь в пределах того, что этому человеку свойственно. Проще говоря, он мог подсказать склонному к мистификациям Сидорову, чтобы сунул в мой ранец тот дурацкий стишок. Но заставить Алешу пырнуть меня ножом в спину ему бы не удалось.

Такая мысль придавала мне отваги. А будь я поумнее, должна бы и насторожить. Ведь получалось, что Миллер не властен только над тем, в чьей душе отсутствуют злые начала. Но кто мог бы, положа руку на сердце, уверенно сказать это о себе?