Голубая лагуна [сборник]

— Ну же, — кричал Боуерс, — разойдитесь, друзья, и лучше примитесь за дело. Джим, принеси-ка мне старую жестяную купальную лоханку из камбуза[13] и вели Дженкинсу прислать нам полотенце.

Боуерс наполнил лоханку зачерпнутой ведром морской водой и начал намыливать и тереть ребенка губкой. Керней, длиннолицый, неуклюжий морской волк, стоял возле него с полотенцем. Остальные наблюдали на некотором расстоянии.

— А как его зовут? — спросил вдруг Джим.

— Как его зовут! — рассердился Боуерс. — Как же могу я знать, как его зовут? У него нет имени…

Но матросы не унимались.

— Как тебя зовут? Как звали его отца, капитан?

— Если не ошибаюсь — Дик, — да, припоминаю, именно Дик…

— Дик… — подхватил знакомое слово ребенок и засмеялся. — Дик!.. Дик!..

— Так тебе и быть Диком, — сказал Боуерс и, в последний раз выжав губку, добавил: — Ну, а теперь подайте-ка мне полотенце… Вот и готово дело!

Он закончил обтирание и отпустил ребенка, который сейчас же направился к Джиму, почему-то избрав его из всех присутствовавших, обнял его ноги своими маленькими пухлыми ручками и посмотрел вверх в его лицо.

— Итак, твое имя Дик, да? — спросил Джим, отцепляя крошечные ручки и поднимая ребенка на руки, — а как твоя фамилия? Скажи мне твою фамилию, или я выкину тебя за борт, сейчас же выкину тебя за борт…

Матрос стал подбрасывать мальчика на руках, делая вид, что хочет бросить его в море.

— Эм… — закричал Дик, в памяти которого теплые руки Джима, вероятно, смутно пробудили имя его матери Эммелины, так часто подбрасывавшей его. — Эм, эм!

— Ну, и будь Дик Эм, если тебе это нравится, — решил Джим, усаживая мальчика к себе на плечо и отправляясь искать Дженкинса и сгущенное молоко.

II. Крушение шхуны

Прошло несколько ясных, спокойных дней, но вдруг погода переменилась, и подул сильный ветер.

Опытные матросы предсказывали к ночи неминуемый шторм. Весь этот день ветер то поднимался, то затихал, и паруса повисали, как тряпки.

Небо на южной стороне горизонта было зловещее, зеленовато-серое, а солнце село в густые облака, из которых то и дело сверкала молния.

И вдруг, как-то сразу, стемнело. Яркая молния прорезала небо, и раздался оглушительный удар грома.

Одна вспышка молнии сверкала за другой, не успевал смолкать один раскат грома, как раздавался другой. Потом полил дождь, какой бывает только в тропиках.

Ветер все усиливался, волны океана, который всего час тому назад был похож на спокойное озеро, бушевали, налетали на шхуну и точно решили ее потопить.

И вдруг среди рева волн раздался оглушительный треск. Матросы почувствовали легкий толчок, потом опять толчок, но уже более чувствительный. Сначала никто не придал значения этому толчку, но потом оказалось, что в киле[14] образовалась пробоина — вода с громким журчанием стала наполнять судно, которое наклонилось от кормы[15] к носу[16].

Стало ясно, что судно погибло и надо только спасать свою жизнь.

— Все на палубу! — раздалась команда капитана.

Были спущены три шлюпки, и все люди разместились в них.

III. Остров Пальм

Забрезживший рассвет застал потерпевших крушение в открытом море, но совсем близко от какого-то небольшого островка.

— Земля! Земля! — раздался крик вахтенного.

— Ура, ура, остров! — подхватили люди, уже было отчаявшиеся в спасении, и с новыми силами налегли на весла.

Да, это был остров; еще очень, очень далеко, но все же это был он, этот никем не отмеченный, не занесенный ни на одну карту остров, известный, вероятно, только чайкам да китам.

И вот, минута за минутой, остров стал подниматься перед ними из моря. Каждый раз, как шлюпка вздымалась на новой волне, все яснее был виден усеянный чайками риф[17], все ярче и белее сверкала на солнце окаймлявшая его пена, а за рифом все зеленей и свежей становилась листва деревьев, переливавшая темным изумрудом.

Вот уже остров совсем близко…

Опытные глаза моряков усмотрели пролив между рифами и направили туда свои шлюпки. Они стрелою пронеслись через пролив, и великое море куда-то исчезло, превратившись в спокойное, зеркальное, лазурное озеро.

Все смотрели, не отрывая глаз от раскинувшегося перед ними чудесного острова. Стройные кокосовые пальмы[18] выстроились на самом берегу и склонились макушками, глядя в воду, такую прозрачную, что далеко внизу видны были ветви кораллов и стаи рыб на песчаном дне. Дальше виднелась роща пальм и хлебных деревьев[19], перевитых лианами[20] и диким виноградом. Все это, залитое ярким солнцем, было так прекрасно, как в каком-то сказочном волшебном видении.

Шлюпки подошли к берегу, и их вытащили на песчаную отмель.

Все вышли на остров и с удивлением и восторгом осматривались вокруг.

У самого берега под высокой пальмой один из матросов нашел большую гроздь бананов[21], полуизъеденную птицами, полуиспорченную солнцем, очевидно, пролежавшую здесь немало дней. Он наклонился, чтобы рассмотреть ее, и увидел, что стебель был срезан ножом.

— Посмотрите, — закричал он, — ведь ее срезали. Но здесь нет банановых кустов. Пойдемте дальше.

Все пошли по проторенной тропинке, ведшей в гору.