Голубая луна (ЛП)

— Я верю в оборотней. Но я примерял эту шкуру и остался самим собой, только с головой волка на макушке.

Кадотт прошел в основную часть дома, предоставив мне выбирать: оставаться в одиночестве в коридоре или следовать за ним. Так как волчья шкура пугала меня больше чем следовало, я поспешила за хозяином дома.

Но в гостиной его не оказалось. Как и на кухне, просматриваемой с того места, где я стояла.

Дом был чище, чем того можно было ожидать от холостяцкого жилища, но вот порядком там и не пахло. По всем поверхностям разбросаны книги и бумаги, а по углам и за мебелью распиханы всякие предметы обихода.

Я обвела взглядом барахло Кадотта, затем осмотрела комнату. Все окна украшали деревянные жалюзи. Хм. Я видела, что снаружи на окнах имеются ставни. Мне стало интересно, зачем они ему еще и внутри.

Должно быть, для пущей обособленности.

Дверь слева была открыта, поэтому я вошла в нее. Кадотт уже лежал в постели.

Я подняла бровь:

— Торопишься?

— Я думал, ты устала.

Глядя на него, лежащего там под простыней, собравшейся складками на бедрах и открывающей обнаженную прекрасную грудь, я больше не чувствовала себя такой уж усталой. Я уронила сумку на пол, сняла футболку и забралась в кровать к Уиллу. Но когда я провела рукой по его бедру, он прижал мою ладонь своей.

— Я обещал, что мы поспим.

— А я — нет.

Он притянул мою голову к своему плечу.

— Отдохни, милая. И позволь обнимать тебя, пока ты спишь.

Я вскинулась, услышав ласковое обращение.

— Знаешь, если бы какой-нибудь другой парень назвал меня «милой», я бы ему зубы в глотку вколотила.

— Полагаю, я не просто какой-то там парень.

— Полагаю, что нет.

Он провел губами по моим волосам.

— Возможно, это самое приятное из всего, что я от тебя слышал.

— Смотри не заносись.

— Не буду.

По моему позвоночнику пробежали нежные, невесомые пальцы; их успокаивающие прикосновения заставили меня прикрыть глаза. Но я не заснула. Мне нужно было кое-что спросить.

— В ночь нашей первой встречи у тебя на бедре был синяк.

— У меня много синяков бывает.

— Правда? Почему?

— Ну, я довольно неуклюжий, или раньше таким был. Поэтому и занялся восточными единоборствами. Это помогло мне с равновесием. Уже не так часто спотыкаюсь о собственные ноги, как раньше.

Хорошее объяснение, но он все еще не ответил на мой вопрос. Я снова его спросила:

— Почему ты не говоришь мне, откуда, по-твоему, взялся тот синяк?

Начав озвучивать свои сомнения, я обнаружила, что не могу облечь подобную глупость в слова. Поэтому и пытаться не стала.

Однако Кадотт таких затруднений не испытывал.

— Ты думаешь, что меня в обличье волка сбила машина, и к тому времени, когда ты меня увидела, я уже был с синяком.

Я вздрогнула, покраснела и пожала плечами.

— Ну, синяка уже не было, когда мы в первый раз… ты знаешь.

— Занимались любовью?

Я поморщилась. Ненавижу этот оборот. Любовь всегда была чуждым мне чувством. Я не знала точно, что оно означало. Отец явно меня не любил. У матери была странная манера демонстрировать свою любовь. Я никогда не любила мужчину, и никогда мужчина не любил меня. Возможно, любовь — это то, что я чувствовала к Зи. Возможно.

— Не важно, — пробормотала я.

— Я быстро поправляюсь. Всегда так было. Здоровый образ жизни. И немного снадобий оджибве.

— Какого рода снадобий?

— Моя бабушка входила в Мидевивин [20].

Я нахмурилась, и он поспешно пояснил:

— Великое шаманское общество. Таких, как она, обычно называли знахарками. Бабушка использовала природные средства — травы, кору, жабий глаз. — Кадотт подмигнул. — Она знала древние методы и научила им меня.

— Знала?

— Бабушка умерла от пневмонии, когда мне было десять. Не все можно исцелить.

— Сожалею.

— Как и я.

Моя рука лежала на груди Уилла. Под ладонью ровно билось его сердце. В комнате было тихо, и меня клонило в сон.

— Почему ты такого низкого о себе мнения? — спросил он.

— Что? — Я с трудом уследила за внезапной сменой темы. — Это не так.

— Да ладно. Именно поэтому ты так озабочена тем, что скажут люди. Красавица и Чудовище, только роль Красавицы досталась мне. Мы поменялись.

— Я знаю, кто я. Знаю свои сильные стороны. Женственность к ним не относится.

Свободной рукой Кадотт скользнул по моему бедру и сжал ягодицу.

— Думаю, ты не права. Ты очень женственна.

— Скажешь тоже.

— Да, скажу, потому что считаю тебя красивой.

— Ты глупый и слепой.

— Не язви.

— Но у меня так хорошо получается.

— Да. Это правда. — Он снова поцеловал меня в макушку. — Не говори мне, что ты некрасивая, потому что я знаю, это не так.

Я отодвинулась, уворачиваясь. От таких разговоров мне становилось тревожнее, чем при столкновении с пьяницей с разбитой бутылкой.

По крайней мере, в стычке я знала что делать. Но комплименты? Мне хотелось убежать, спрятаться и никогда не возвращаться.

Потому что, если я им поверю, а потом обнаружу, что он лгал, мне будет только больнее. Но зачем ему лгать? Я не могла в этом до конца разобраться. Пока.

Кадотт теснее прижал меня к себе, словно знал, о чем я думаю.

— Ты особенная для меня, Джесси. Не убегай, пока мы не выясним, что это означает, ладно?

— Ладно, — ответила я, не успев вовремя прикусить язык.