Голубка

Виктор растерялся. Он не смог и не хотел скрывать впечатления от слов Чуркина. Он не слишком рассчитывал, что его сразу назначат мастером, но для себя давно решил: работать надо идти только на плотину. Через отдел найма и увольнения это было труднее, звонок Чуркина значил больше.

Чуркин будто полюбовался произведенным эффектом, теперь он стал звонить в швейную мастерскую, спрашивал какую-то Иванову. Когда подошла Иванова, он объяснил, что нужно устроить ученицей одну девушку: «Она сейчас к вам зайдет. Ага».

Он разговаривал по телефону и почему-то подмигивал стоящему перед ним Виктору.

— Все хотят в котлован,— говорил он.— А она из котлована. Ну, спасибо, всего хорошего.

Чуркин велел девушке торопиться к этой Ивановой, быстро отпустил остальных и крикнул секретарше, что сходит пообедать домой. Девушка-секретарша выглянула из приемной, в руках у нее были хлеб и конфета. Она кивнула.

Чуркин направился к двери, спросил Виктора, будто знал, что он пойдет обязательно следом:

— Характеристика есть?

— Все есть.

— Долго был комсоргом?

— Два года.

— Так,— сказал Чуркин, выходя на улицу, щурясь от белого снега.

Он сказал, точно они были давно знакомы:

— Я вот тоже начальником цеха тут работал! — Он вздохнул и спросил, обедал ли сегодня Виктор.— Смирнов твоя фамилия? Сто тыщ Смирновых...

— Ну, а насчет работы? — сказал Виктор, не поражаясь ни редкой памяти Чуркина, ни такому странному разговору. Он начинал раздражаться.

Чуркин заметил эту перемену в голосе, посмотрел на него удивленно и вдруг предложил:

— Мне нужны комсомольские кадры, разве я не говорил? Мне нужны работяги, из таких, как ты... Ну?

И стоял, ждал ответа.

— Я же мастер,— сказал Виктор, соображая, чего хочет от него Чуркин.— Я строить приехал, я пойду в отдел кадров.

— Вольному воля,— сказал Чуркин без улыбки. — Но подумай. Через три дня комсомольская конференция, приходи послушай. Увидишь нашу работу. Будь здоров, тезка.

— Я пойду в отдел кадров! — крикнул Виктор.

Он направился в столовую, вспомнив вдруг, что ничего сегодня не ел.

Но он никак не мог прийти в себя после разговора с Чуркиным.

Он понимал, что его не особенно-то ждали, что таких, как он, много, «сто тыщ Смирновых», так сказал Чуркин. Это Чуркин прав. Все хотят примерно того же. Но ведь и он прав, что хотел в котлован. Виктор надеялся на помощь горкома комсомола, рассчитывая на свой диплом строителя.

«Осечка,— подумал он.— Буду разговаривать на месте, там виднее. Свет, что ли, клином сошелся на горкоме! Проживем и без Чуркина, тоже шишка на ровном месте».

Так он думал про Чуркина, но никак не мог по-настоящему разозлиться на него.

На улице орали песню обмороженными голосами:

Случилось так в Ярске на Ангаре, Хватил я какого-то зе-лья! А утром проснулся с похме-лья У Я-рского мо-ря!..

На дверях столовой было крупно выведено мелом:

СЮДА НЕ ЗАРАСТЕТ!

В столовой Виктор долго читал меню, морщился, не соображая, что же обозначает «сам жареный».

«Мастер,— подумал он про Чуркина.— Начальник цеха... по обработке».

Он закрыл глаза, открыл. Было написано уже: «Сом жареный». Ему стало смешно. Он выбил сома и подумал: в конце концов его никто не торопит. Может подумать до комсомольской конференции.

Вечером Виктор снова пошел в девятнадцатое общежитие.

У общежития толпились мужчины. Виктора узнали, пропустили.

Нина была сонная. Не поднимая головы, с полузакрытыми глазами, она протянула Виктору руку, как для поцелуя.

— Не пропускали? — спросила Нина.— Просто на каждое женское общежитие в Ярске приходятся три мужских.

Кира Львовна убиралась в комнате и казалась озабоченной.

— Ребята днюют и ночуют здесь,— сказала она.

— А что такого? — ответила медленно Нина.— На улице мороз.

За стеной прозвучала гитара, и Нина села на постели с полузакрытыми глазами, почти лунатическими, растрепанная, красивая. Она шарила босыми ногами по полу, отыскивая тапочки.

— Пойду петь блатные песни. Вить, не уходи, я сейчас.

Кира Львовна бросила веник, села напротив Виктора и сердито стала объяснять, что с Нинкой и легко и тяжело. Когда они приехали, решили, что дежурить будут по очереди. Кира Львовна готовит, все хорошо, доходит очередь до Нинки: «Ой, девочки, что-то мы давно в столовую не ходили!»

— На днях прихожу с работы,— сказала Кира Львовна,— записка на столе: «Похороните на левом берегу». Я обмерла. Побежала по общежитию, даже на чердак заглянула, потом догадалась постучать к Усольцеву. Она там, конечно, и губы не забыла накрасить. Ох, как мне хотелось оттаскать ее за рыжий чуб! А она говорит: «А что, это я на всякий случай заготовила».

— У нее плохо все? — спросил Виктор, не зная, как точнее спросить.

— Как у всех,— сказала Кира Львовна, вздыхая.— Обыкновенные трудности.

Громко стукнув дверью, вернулась Нинка и принесла гитару. За ней пришли девушки из соседней комнаты. Появился Усольцев. Виктору он кивнул и сел на стул. Нина забралась с ногами на кровать, на подушку, и стала настраивать гитару.