Голубые эшелоны

После бомбежки тревога на станции усилилась и уже переходила в панику: одни выскакивали из вагонов и бежали неизвестно куда, другие требовали, чтобы их состав отправили в первую очередь, и тоже неизвестно куда, а третьи, растерянные и испуганные, метались между вагонами и по перрону в ожидании приказов командования.

Положение требовало немедленного принятия мер, потому что с часу на час можно было ожидать наступления врага: с севера и с запада надвигались немцы и гайдамаки, с юга — Добровольческая армия генерала Деникина. Ее пока сдерживала Третья армия, но и она уже отходила к станции Лихой. В некоторых станицах уже восстали против советской власти казаки.

В зале для пассажиров командование Пятой армии созвало совещание. В нем приняли участие члены правительства Донецко-Криворожской республики и представитель Донского ревкома.

— Остается, товарищи, единственный путь для отхода, — сказал Ворошилов, — через станцию Лихая на Царицын.

— Весьма благодарен, — послышался нервный, раздраженный голос. — Идти в степь, где хозяйничают белые казаки?

Как видно, паника уже успела подействовать не только на бойцов, — голос поддерживало еще несколько человек, занимавших в правительстве ответственные посты.

— Пусть, кто хочет, несет свои головы в степь, а мы туда не пойдем!

— А куда? — коротко спросил Ворошилов.

— Надо еще подумать.

— Думайте! Мы тоже думали. Не здесь, а именно там, под Царицыном, будет решаться исход борьбы за советскую власть.

— Авантюра!

— С вашей стороны! — сердито бросил Артем, председатель правительства Донецко-Криворожской республики. Стриженный под машинку, с круглым открытым лицом, он почти ничем не отличался от рядового рабочего. — Правильно говорит товарищ Ворошилов!

— Царицын стоит как кость поперек горла донской контрреволюции, — продолжал Ворошилов. — Она хочет соединиться с низовыми казаками, чтобы отрезать Россию от хлеба… А что вы предлагаете?

— Склониться перед немцами! — бросил Артем.

— Почему склониться? — сказал все тот же нервный голос — Есть и другой выход.

— Если мы будем без оружия, — добавил другой, — немцы нас не тронут.

— Нужно бросить оружие и отдельными группами пробираться на север. А Царицын, я так понимаю, — если б он был вблизи, тогда другое дело. А то, как говорится, пока солнце взойдет — роса очи выест.

Все удивленно переглянулись. Такого меньшевистского, трусливого предложения никто не ожидал. Больше всех возмутился Пархоменко.

— Значит, ты предлагаешь бросить все военное имущество и всех шахтеров с их семьями на расправу контрреволюции? — Дальше Пархоменко уже не выдержал и, весь красный от гнева, крикнул: — Это провокация! Самая настоящая провокация! Пусть он идет куда хочет, хоть к черту на рога, а мы пойдем на Царицын. Правильно предлагает товарищ командарм, надо двигаться вперед, а от таких шкурников нашу армию надо очистить немедленно! — От волнения Пархоменко даже покрылся испариной.

Под конец все пришли к единодушному решению. От станции по всем вагонам полетело известие, что эшелоны будут пробиваться на Царицын.

10

Справа от железной дороги лежала станица Гундоровская. В ней сосредоточились белые казаки под командой Гусельникова, угрожавшие отрезать путь на Лихую. Харьковский и Луганский красноармейские отряды отогнали, их до станции Изварино и, упоенные победой, возвращались назад. Было тихо, солнце уже садилось, и красногвардейцы, слушая жаворонков, сами запели про Луганку и луганский городок, но вдруг послышался мелодичный свист, который быстро перешел в рев. Пархоменко, руководивший операцией, не успел оглянуться, как позади колонны разорвалось четыре снаряда. Потом над головой засвистел рой пуль. Красногвардейцы от неожиданности бросились врассыпную, как от дождя, по черной пашне.

Вторая очередь разорвалась впереди, отрезав путь тем, кто бежал по дороге. Стреляли с закрытых позиций, но густые цепи, спускавшиеся с холмов к Гундоровской станице, были ясно видны. Вечернее солнце отблескивало на штыках и касках. На фланге маячила конница. Немцы наступали с казаками и гайдамаками. Их снаряды уже падали среди охваченных паникой красногвардейцев, и те начали бежать.

— Быстро у тебя бегают хлопцы! — крикнул Пархоменко, оглядываясь по сторонам. Командир отряда Лукоша, луганский рабочий, смотрел с ошалелым видом. Он уже и сам хотел было довериться ногам — такой неожиданной была атака, но ироническая усмешка Пархоменко, казалось, отрезвила его. — Быстро, ой, быстро! А ну, останови их!

— Стой, стой! — закричал наконец Лукоша и выпустил, как из пулемета, очередь отборных ругательств. — В цепь ложись!

— Заворачивай, заворачивай, пока не начали сапоги сбрасывать, — кричал ему вдогонку Пархоменко. — А за вами кто гонится? — обратился он теперь к красногвардейцам, прыгавшим через борозды.

Красногвардейцы остановились и с испугом смотрели на Пархоменко, который закуривал цигарку, пряча спичку в ладонях.

— Вы назад оглянитесь: немцы еще за версту, а у вас уже душа в пятках, — добавил он и затем, нахмурившись, крикнул: — Партийцы, в цепь ложись!