Гомер

еще много других эстетических категорий, которые слиты у него в единый и нераздельный

стиль, в единое нераздельное мировоззрение, Еще надо уметь объединять трагизм Гомера

со всеми прочими свойственными ему эстетическими категориями, и только тогда можно

надеяться на правильное понимание гомеровского трагизма. В частности, например,

трагизм Гомера удивительным образом отождествляется у него с полноценным

жизнеутверждением, с глубокой любовью к жизни, с неустанной бодростью и с

оптимизмом.

6. Комедия. Черты комизма тоже рассыпаны по обеим поэмам достаточно обильно.

Кроме того, и оттенков этого комизма у Гомера тоже немало. Сначала скажем несколько

слов о комизме более высоком и тонком, а затем и о комизме низком и грубом. И это не

везде только комизм или комическое, но именно комедия, т. е. само литературное

произведение, построенное комически.

а) Высокий и тонкий комизм мы находим у Гомера в следующих местах. Вот феаки

привезли Одиссея на его родной остров и оставили его там в спящем виде. Проснувшись,

Одиссей не знает, где находится. Но о нем заботится его всегдашняя покровительница

Афина Паллада, которая и является ему в виде прекрасного и нежного юноши. На ее

вопрос о том, что он за человек, он рассказывает о себе целую вымышленную повесть и

притом очень длинную. Тогда Афина Паллада открывается ему и начинает журить его за

все это вранье, улыбается, треплет его по щеке и даже произносит такое признание (Од.,

XIII, 296-299):

Ведь оба с тобою

Мы, превосходно умеем хитрить. И в речах и на деле

Всех превосходишь ты смертных: а я между всеми богами

Хитростью славлюсь и острым умом. [197]

В устах великой богини, недоступной никаким смертным, это звучит, конечно,

комично.

Далее – Одиссей попадает к феакам после кораблекрушения, проводит ночь голым

под прошлогодними листьями, весь в грязи и в тине, которая успела на нем засохнуть. Но

вот его будят крики Навсикаи и ее прислужниц, он решается выйти к ним навстречу. Но

выйти в таком ужасном виде к девицам он не может, да и стыдно ему. Он ломает ветку с

листьями, чтобы немного прикрыться, но все же его появление разгоняет всех девиц,

кроме Навсикаи; и дальше – встреча голого, едва прикрытого листиками Одиссея, грязного

и страшного, а, с другой стороны, Навсикаи, высокой, изящной и стройной (Од., VI, 135

сл.). Эта сцена комична. Кажется, что Гомер здесь как бы несколько улыбается себе в

бороду, рисуя нам такую неожиданную встречу и сам любуясь на своих столь различных

героев.

б) Олимпийские сцены. Гораздо более откровенны в отношении юмористики

олимпийские сцены у Гомера. Несомненно можно прийти в веселое состояние, читая (в

«Илиаде» I песнь 540-611), как Гера, заметивши, что к ее супругу Зевсу приходила Фетида

о чем-то его просить и что он ей нечто обещал, обращается к нему явно со словами упрека

и ревности. А тот не находит ничего лучшего, как предложить ей помолчать и не соваться

не в свои дела, и при этом даже грозит побить ее. Гере пришлось после этого стушеваться;

и из этого неловкого положения, в котором оказались и верховный Зевс со своей супругой

и прочие боги, выводит всех добродушный и хромой на обе ноги Гефест, угощающий всех

богов нектаром. Боги выпили, пришли в благодушное состояние и целый день хохотали, а

когда наступила ночь, то мирно улеглись спать и прежде всего Зевс и около него

златотронная Гера. Так мирно кончился инцидент с появлением Фетиды на Олимпе. Вся

эта сцена, конечно, вполне юмористична; и юмор здесь не такой уж особенно тонкий,

поскольку речь идет о семейных дрязгах у бессмертных.

Другая олимпийская сцена (Ил., IV, 1-72) не столько комична, однако и здесь имеет

место ссора между Зевсом и Герой. Оба небожителя договариваются между собою

относительно нарушения троянцами перемирия только потому, что это оказывается

выгодно для обеих сторон. Благочестия здесь у Гомера не видно, а зато элементы комизма

налицо. Точно так же в сцене между Зевсом и Герой на Иде после его обольщения и в

дальнейшем в сцене на Олимпе (Ил., XV, 1-100) мы опять встречаемся все с той же

семейной ссорой между Зевсом и Герой и вообще с раздорами среди богов,

прекращающимися иной раз исключительно только вследствие физического

превосходства Зевса над прочими богами. Как хотите, но, если верховный небожитель все

время апеллирует только к собственному кулаку, это производит комичное впечатление.

Правда, в таких олимпийских сценах, как «Илиада», XX, 5-25, где Зевс разрешает [198]

богам вступать в бой по своему желанию, или как «Илиада», XXIV, 24-76, где Аполлон

критикует Ахилла за аморализм и где боги решают прекратить надругательство над