Гомер

старых черт строгого эпоса у Гомера и надо начинать изложение принципов гомеровского

стиля. Стоит только хотя бы немного забыть о строгом или о более позднем свободном

стиле у Гомера, как мы уже теряем всякую почву под ногами, и вся замечательная

неповторимость гомеровской поэзии целиком ускользает от нашего внимания и

понимания.

Изобразить это историческое единство художественного стиля Гомера – дело весьма

трудное; и тут весьма легко сбиться с пути и не дать желаемого синтеза. Тем не менее

историческое единство художественного стиля Гомера – факт совершенно

непреложный, как бы ни было трудно его логически описать и объяснить.

б) Систематическое единство. Очень важно также не упускать из виду и

систематического единства художественного стиля Гомера. Для научного овладения

стилем Гомера здесь требуется большая работа мысли, и надо признаться, что ясное и

отчетливое овладение этим предметом требует от читателя Гомера большого времени и

больших усилий. Не будем здесь вдаваться в диалектику художественного стиля Гомера во

всей ее широте и глубине. Для этого потребовалось бы слишком много времени и места.

Однако одно очень важное диалектическое противоречие в поэтике Гомера необходимо

здесь затронуть в качестве примера для диалектики и многих других его художественных

противоречий.

Творчество Гомера трагично. Но оно полно также и юмора, иронии и даже сатиры.

Тем не менее здесь один, и единственный [213] художественный стиль. И в чем же состоит

принцип единства этого стиля?

Ирония и трагизм имеют между собой то общее, что они являются результатом

противоречия между идейным смыслом образа и фактическим содержанием этого

последнего. Трагический герой хотел сделать одно, а получилось у него другое и притом

противоположное. Пользуясь иронией, мы тоже мыслим одно, а говорим другое и притом

опять-таки противоположное. Тем не менее между этими обеими эстетическими

категориями существует и огромное различие: в трагедии взаимно-отрицающие начала

гибнут и гибнут всерьез, субстанциально; в иронии же они отрицают друг друга только

теоретически, только мысленно, идейно или словесно. И чем дальше друг от друга

взаимно-отрицающие начала, тем трагическое дальше от простой иронии; и чем они друг

другу ближе, тем ближе одно к другому и трагическое с ироническим. Тут залегает

огромное различие между средневековым христианством и античным язычеством. В

христианстве духовное начало бесконечно далеко от телесного, в то время как в язычестве

боги и демоны являются только обожествлением природных и общественных сил.

Поэтому в средневековом христианстве гибель отдельного индивидуума мыслится в

окончательном и невозвратном виде, так что погибшего ожидают только вечные адские

муки, и здесь не до юмора и не до иронии. В античном язычестве духовное начало вовсе

не так далеко от телесного; оно есть только известное обобщение этого последнего.

Поэтому гибель телесной личности и вообще всего телесного здесь вовсе не так уж

трагична. Погибшее может вернуться, и душа может сколько угодно раз воплощаться в

земной жизни. Когда здесь наступает гибель телесная, то, собственно говоря, ничего

особенного здесь не происходит. Гибель телесного здесь как бы вовсе не есть гибель,

потому что оно еще может вернуться и даже еще в лучшем виде. Наоборот, общие начала

тут как раз и утверждают себя путем самораздробления в инобытии, чтобы потом опять

восстановиться и притом в более совершенном виде. В такой трагедии есть нечто

нормальное и безболезненное, нечто как бы вполне естественное.

Вот почему всякая гибель здесь в основе своей есть нечто наивное и даже смешное.

И вот почему люди здесь гибнут, а боги хохочут. Вот возникла гроза, которая принесла

огромный вред посевам и, может быть, убила много людей, что, несомненно, трагично.

Однако о такой грозе читаем у поэта:

Ты скажешь: ветреная Геба,

Кормя Зевесова орла,

Громокипящий клубок с неба,

Смеясь, на землю пролила.

Если мы теперь спросим, трагична ли эта гроза или [214] юмористична, то древний

человек просто нас не понял бы. Это – и то и другое вместе. Для Гомера – это вообще

норма. Но это является нормой также и для трагиков, которых в этом смысле напрасно

противопоставляют Гомеру. Как Гомеру приписывались многочисленные юмористические

поэмы, и это имело свой великий исторический и эстетический смысл, точно так же и

каждый греческий трагик, кроме трагедии, писал еще и т. н. сатировские драмы, которые,

с точки зрения европейского вкуса, представляют собой сплошную нелепость: как-де это