Гончие Лилит

– О, мой сладкий, – подключилась бабушка Шантель, принимая на руки внука. – Иди сюда, мой гладиатор, храбро сразившийся с миской салата…

Миссис Даллас, Джордан и Джей уехали в больницу на большой красной машине с мигалками. Шантель застелила для меня кровать в комнате для гостей. Домашнее постельное белье, пахнущее кондиционером, – м-м-м, как же я соскучилась по своей бостонской квартире…

– Говоришь, нас оказалось семь, как гномов в сказке? – хихикнула она, взбивая подушку.

– Представь только!

– Кстати, сегодня ночью я проверю, настоящая ли ты принцесса, Белоснежка.

– Что?

– Что слышала.

– Прости, я слишком пьяна, – зевнула я. – Тетя Пэм подливала мне пунш без остановки…

– Хотела угодить.

– И ей это удалось. Знаешь, мои небеса рухнули на землю, но я все еще в здравом уме, и это только благодаря тебе. И миссис Даллас. И…

– И пуншу тети Пэм, – с улыбкой закончила Шантель. – Все, спи давай. Пьяные девчонки такие плаксы, а у меня после Джея не осталось носовых платков. Сладких снов, Белоснежка.

– Спокойной ночи, Гном.

«Спокойной ночи, миссис Даллас и ваша чудная семья.

Спокойной ночи все, кто меня когда-нибудь любил.

Спокойной ночи, Сэм Гарри Оушен. Где бы ты ни был. С кем бы ты ни был».

Я пошмыгала носом и провалилась в сон.

* * *

– Где ты, откликнись? – прошу я, раздвигая тяжелые ветви, усыпанные розовыми цветами.

Сад такой запущенный, одичавший: кусты роз размером с деревья, а кроны деревьев достают до самого неба.

– Я здесь! – отвечает Пикси. Ее звонкий голос напоминает звук, с каким падает на пол серебряная монетка.

– Не могу найти тебя! Пожалуйста, вернись ко мне!

Я переступаю через гнилой пень, поросший пышным зеленым мхом, и развожу руками в стороны длинные ветви, образующие плотный полог.

– Лучше ты иди сюда! Иди сюда сама! – зовет Пикси.

Ветви смыкаются позади, и я оказываюсь на зеленой поляне, со всех сторон окруженной зарослями цветущих диких роз. Посреди поляны возвышается заброшенный прямоугольный алтарь, заросший дикими цветами. На нем сидит измазавшаяся в грязи Пикси. Подол ее белого платья весь в пятнах от травы. В ее руке – деревянная палка, которую она вытянула вперед, как меч, а на голове – венок из поникших маков.

– Идем, нам пора домой, – говорю я и беру Пикси на руки. Она легкая, слишком легкая для живого ребенка.

– А как же моя подружка?

– Какая подружка? – спрашиваю я и в следующее мгновение испуганно отшатываюсь назад.

Из-за алтаря внезапно показывается крохотная девочка в голубом платье. Русый пух волос, огромные ясные глаза, смуглая кожа с веснушками. Она взбирается на алтарь, сбивая ботиночками мох, и неуклюже встает на ноги.

– Мы же не оставим ее здесь? – беспокоится Пикси.

– Не оставим, – говорю я. – Кто ты, крошка? Девочка раскрывает сжатый кулачок и вкладывает мне в руку засохшую черную ягоду.

– Это загадка! – хлопает в ладошки Пикси. – Ты должна угадать!

– Угадать что?

– Как ее зовут! Это подсказка!

Я верчу в пальцах ягоду, пока маленькие девочки заговорщицки переглядываются и отряхивают с подолов травинки.

– Черри? Берри[36]? Сдаюсь, – улыбаюсь я.

– Ее зовут Оливия.

Засохшая маслина выпадает из моих пальцев, и я отступаю назад. Земля вдруг приходит в движение, и алтарь начинает трещать и дрожать. Мох сползает с него лоскутами, как изорванное на куски зеленое полотно, и показывается гладкая полированная древесина. Дикие цветы, росшие на алтаре, выбрасывают огромные розовые бутоны, их стебли переплетаются и ложатся сверху идеально круглыми венками.

Теперь это уже не алтарь, а гроб, заваленный цветами.

Я делаю шаг назад, прижимая к себе Пикси, отступаю и падаю. Высокая трава заглушает мой стон. Я тону в траве, как в воде, задыхаюсь, взмахиваю руками и…

Сбрасываю с головы одеяло.

Вокруг сумрак, смутные очертания комнаты, в которой я сплю впервые. Где-то тихо плачет Джей и храпит тетя Пэм. Я встаю с кровати и на ощупь пробираюсь в темноте к шкафу, куда Шанталь положила мою сумку с ноутбуком. Перед глазами стоит образ из сна: гроб из светлого дерева, украшенный розовыми лилиями. Утирая вспотевший лоб, принимаюсь просматривать фотографии, которые видела уже много раз. Боунс в тюрьме. Боунс в толпе репортеров, окруженный телохранителями. Демонстранты с плакатами «Убийце детей – смерть». Вот она… Фотография, которую я искала. Боунс стоит у засыпанной цветами могилы. Бескровное землистое лицо покрыто многодневной щетиной, под глазами – глубокие тени. Мои глаза мечутся по фото и наконец останавливаются на надгробном камне. Увеличиваю размер снимка. Еще больше. Еще. Изображение распадается на пикселы, когда я увеличиваю его слишком сильно. Но, тем не менее, мне удается прочитать надпись:

Оливия Оушен

13 декабря 2005 – 13 декабря 2005 В саду, полном ангелов, тебе не будет одиноко. А потом приду и я. Папа.

Боже правый, он похоронил дочь.