Горбун лорда Кромвеля

Проснувшись поутру, я не сразу понял, где нахожусь. Непривычно яркий солнечный свет заливал незнакомую комнату. В следующее мгновение я вспомнил все и сел на кровати. Марк, которого я, вернувшись после неудавшегося разговора с больным послушником, застал крепко спящим, был уже на ногах. Он успел натянуть штаны, подбросить поленьев в огонь, вскипятить воды и теперь брился. Выглянув в окно, я зажмурился — так ярко блестел на солнце снег, уже прочерченный длинными цепочками птичьих следов.

— Доброе утро, сэр, — приветствовал меня Марк, изучая собственное отражение в тусклом медном зеркале.

— Сколько сейчас времени?

— Недавно пробило девять. Лекарь сказал, завтрак ждет нас в лазаретской кухне. Он знал, что вчера мы очень устали, и не стал нас будить.

— У нас с тобой не так много времени, чтобы валяться в постели! — пробурчал я, поспешно одеваясь. — Давай, кончай быстрей скрести свою физиономию бритвой и надевай рубашку.

— А вы разве не будете бриться?

— Монахам придется терпеть меня небритым.

Мысль о предстоящем расследовании не давала мне сидеть на месте.

— Хватит возиться, Марк, — вновь поторопил я. — Мне надо как следует осмотреть монастырь и поговорить со старшими монахами. А у тебя есть замечательная возможность поболтать с Элис. Когда вволю насладишься беседой, прогуляйся по монастырю, посмотри, где тут можно спрятать меч и ларец с мощами. Нам надо без промедления искать ответы на все возникшие вопросы, потому что новые вопросы не заставят себя ждать.

Зашнуровывая штаны, я рассказал Марку о странных намеках Саймона Уэлплея.

— Он сказал, в монастыре был убит кто-то еще? — поразился Марк. — Господи Иисусе! С каждым часом это дело становится все более запутанным.

— Да уж. И времени, чтобы распутать этот клубок, у нас в обрез. Идем.

Мы вышли в коридор и направились в кабинет брата Гая. Он сидел за столом, читая свою древнюю арабскую книгу.

— А, проснулись, — произнес он с легким акцентом.

Неохотно закрыв книгу, брат Гай провел нас в маленькую комнату, где с потолка свисали пучки сушеных трав. Сделав нам знак садиться, он поставил на стол хлеб, сыр и кувшин со светлым пивом.

— Как ваш больной? — спросил я, принимаясь за еду.

— Слава Богу, сегодня утром ему лучше. Жар спал, и мальчик крепко спит. Позднее к нему зайдет аббат.

— А вы бы не могли рассказать мне историю послушника Уэлплея?

— Насколько я знаю, он сын мелкого фермера, живущего неподалеку от Тонбриджа, — с грустной улыбкой сообщил брат Гай. — Он из тех, кто слишком мягок и слаб для этого жестокого мира. Подобные нежные души зачастую ищут тихого пристанища и потому стремятся в святые обители. Полагаю, именно в этом Господь видел их предназначение.

— Значит, такие, как брат Саймон, надеются обрести здесь убежище от жестокого мира?

— Да, они хотят служить Богу и миру своими молитвами. Разве это не лучше, чем подвергаться насмешкам и гонениям, которые неизбежно ждут их за стенами обители? Впрочем, для брата Саймона обстоятельства сложились не лучшим образом. Вряд ли будет справедливо сказать, что он обрел в монастыре надежное убежище.

Я внимательно посмотрел на лекаря.

— Вы правы. Он подвергся здесь жестоким насмешкам и гонениям, которых хотел избежать. Когда мы покончим с едой, брат Гай, я хотел бы вместе с вами осмотреть кухню, где вы обнаружили тело. Боюсь, мы сегодня слишком поздно встали.

— Разумеется, я отведу вас в кухню. Но я не могу надолго оставлять больных.

— Я не собираюсь злоупотреблять вашим временем. Получаса будет вполне достаточно, — заверил я, допил пиво, поднялся и закутался в плащ. — Господин Поэр останется здесь. Вчера он слишком утомился, и сегодня утром я позволил ему немного отдохнуть. Идемте, брат.

Мы прошли через главное помещение лазарета, где я увидел Элис, склонившуюся над постелью старого монаха. Никогда прежде мне не доводилось встречать такого древнего старика, как этот монах. Дышал он редко и прерывисто, и каждый вздох явно стоил ему огромных усилий. Зато сосед умирающего старца был его полной противоположностью — упитанный и румяный, он сидел в постели и сам с собой играл в карты. Слепой монах спал, сидя в кресле.

Брат Гай распахнул входную дверь и тут же отступил, потому что целый пласт снега, свалившись с порога, оказался на полу комнаты.

— Нам лучше надеть боты, — заметил брат Гай. — Иначе мы насквозь промочим ноги.

Он ушел за непромокаемой обувью, оставив меня на улице, под ослепительным голубым небом. Пар от моего дыхания клубился в неподвижном воздухе. За всю свою достаточно долгую жизнь я не мог припомнить более холодного дня. Снег был таким легким и пушистым, каким бывает лишь в дни жесточайших морозов. Говорят, по свежим сугробам любит разгуливать дьявол. Все дорожки занесло, и я порадовался, что захватил с собой палку: без нее мне было бы трудно сохранять равновесие. Тут вернулся брат Гай с двумя парами крепких кожаных бот.

— Мы держим их для монахов, которым приходится выходить за пределы монастыря, — пояснил он. — Дороги здесь круглый год грязные.