Горбун лорда Кромвеля

Во сне события катились к развязке стремительнее, чем в действительности; не было ни долгих молитв, ни последнего слова королевы Анны, со смертного помоста попросившей собравшихся молиться о здравии и благоденствии короля. Потом королева опустилась на колени, лицом к толпе, и разразилась рыданиями. Хриплые ее крики эхом отдавались у меня в ушах. «Господи, прими мою душу, — молила осужденная на смерть женщина. — Отец наш небесный, сжалься надо мной!» Палач наклонился и достал огромный меч, который был спрятан под соломой. «Вот, значит, где он был», — только и успел подумать я. В следующее мгновение клинок со свистом рассек воздух, голова казненной отделилась от туловища, и из разрубленной шеи фонтаном брызнула кровь. Я ощутил мучительный приступ тошноты и закрыл глаза. По толпе прошел одобрительный гул, переросший в многократное «ура!». Когда палач с сильным французским акцентом произнес полагающиеся в подобном случае слова: «Так погибнут все враги короля», я вновь открыл глаза. Солома вокруг плахи и одежда палача насквозь пропитались кровью, по-прежнему хлеставшей из обезглавленного трупа. Палач схватил голову королевы за волосы и показал толпе.

Паписты утверждают, что в этот момент все свечи в Дувре зажглись сами собой. Я знаю, что по стране ходит множество подобных легенд. Сам я могу подтвердить лишь одно: глаза казненной королевы жили и она обвела толпу безумным блуждающим взором, губы ее шевелились, словно пытаясь что-то произнести, по толпе пронесся испуганный шепот, кто-то пронзительно вскрикнул, множество рук пришло в движение, творя крестное знамение. Правда, голова казненной жила не более полуминуты, а вовсе не полчаса, как потом рассказывали склонные к преувеличениям очевидцы произошедшего. Но в ночном кошмаре я заново пережил каждую из этих томительных секунд, я вновь молил мертвые глаза закрыться, молил мертвые губы не шевелиться более. Наконец палач швырнул голову в ящик для стрел, заменивший казненной гроб. Голова упала с тяжелым стуком, и тут я проснулся от собственного крика. Мгновение спустя я понял, что на самом деле кошмар мой прерван осторожным стуком в дверь.

Я лежал, тяжело дыша, и липкий пот, выступивший у меня на лбу, казалось, превращался в ледяные крупинки. Стук повторился вновь, до меня донесся негромкий, но настойчивый голос Элис:

— Господин Шардлейк! Проснитесь, сэр!

Стояла глубокая ночь, огонь в очаге почти потух, и в комнате царил холод. Марк стонал и ворочался во сне.

— В чем дело? — спросил я дрожащим голосом.

Сердце мое все еще не могло успокоиться и молотом билось в груди.

— Брат Гай просит вас немедленно прийти.

— Подождите несколько минут, — сказал я, тяжело поднялся с постели и зажег свечу от одного из тлеющих в очаге угольков.

Марк тоже проснулся и уселся на своем убогом ложе, взлохмаченный и недоумевающий.

— Что случилось? — спросил он.

— Не знаю. Оставайся здесь.

Я торопливо оделся и открыл дверь. В коридоре стояла девушка в белом переднике поверх синего платья.

— Простите за беспокойство, сэр. Но Саймон Уэлплей очень плох. Он хочет срочно поговорить с вами. Брат Гай приказал мне разбудить вас.

— Вы поступили совершенно правильно, — кивнул я и вслед за девушкой двинулся по холодному коридору.

Одна из дверей в конце коридора была открыта, и оттуда доносились голоса — звучный и уверенный, принадлежавший брату Гаю, и еще один, слабый и прерывистый. Заглянув в комнату, я увидел юного послушника, лежавшего на соломенном тюфяке. Лицо его блестело от пота, из груди вырывалось хриплое дыхание, он что-то бормотал в бреду. У постели сидел брат Гай и обтирал лоб юноши влажным куском ткани.

— Что с ним? — спросил я, не в силах скрыть охватившего меня беспокойства: я прекрасно знал, что тяжелое хриплое дыхание и обильный пот являются признаками чумы.

Лекарь перевел на меня строгий внимательный взгляд.

— Загустение мокроты в легких, — ответил он. — Ничего удивительного, если вспомнить, что мальчика оставляли без еды и заставляли часами стоять на холоде. Сейчас у него сильный жар. Но он постоянно твердит, что хочет поговорить с вами. Я знаю, он не успокоится, пока не настоит на своем.

Я сделал несколько шагов по направлению к кровати. Подходить к больному слишком близко я не решался, опасаясь, что на меня могут попасть капли его мокроты. Юноша устремил на меня взгляд воспаленных глаз.

— Вы ведь посланник короля, — с усилием прошептал он. — И вы прибыли сюда, чтобы свершить правосудие?

— Да, я посланник короля и прибыл сюда, дабы выяснить, кто виновен в смерти эмиссара Синглтона.

— Он не первая жертва, — выдохнул больной. — Не первая. Я знаю.

— Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, в монастыре был убит кто-то еще?

Тут щуплое тело Саймона сотряс приступ мучительного кашля. Я слышал, как что-то свистело и клокотало в его хилой груди. Когда кашель наконец отпустил несчастного, он, совершенно обессиленный, откинулся на подушку. Взгляд его упал на Элис.

— Хорошая, добрая девушка, — пролепетал он. — Я предупреждал ее об опасности.