Горбун лорда Кромвеля

Послушник повернулся на ее голос, лицо его исказила болезненная судорога, сделавшая его почти неузнаваемым. Несколько мгновений он смотрел на Элис явно ее не узнавая, потом перевел взгляд на Марка. Исхудалая рука его взметнулась вверх, с губ сорвался хриплый надтреснутый вопль, так не похожий на его прежний голос:

— Убирайся прочь! Твои яркие одежды меня не обманут! Я знаю, ты приспешник дьявола! Здесь повсюду черти, его верные слуги! Вон они, вон, носятся в воздухе, как пыль!

Безумец закрыл глаза руками и внезапно, содрогнувшись всем телом, рухнул в ванну. До меня донесся треск его хрупких костей, ударившихся о цинковое дно. Упав, несчастный более не двигался.

Брат Гай наклонился над ванной. Стоя у края, мы наблюдали, как он перевернул Саймона лицом вверх. Глаза послушника закатились, краска сошла с лица, еще хранившего выражение ужаса. Брат лекарь попытался нащупать пульс у него на шее и сокрушенно вздохнул.

— Мальчик мертв, — проговорил он, обведя нас глазами, и перекрестился.

Элис издала горестный вопль и упала на грудь Марка, заливаясь слезами.

ГЛАВА 13

Брат Гай и Марк бережно извлекли тело Саймона из ванны и отнесли в лазарет. Брат Гай держал покойника за плечи, а бледный как полотно Марк — за голые худые ноги. Мы с Элис, к которой успела вернуться ее обычная сдержанность, следовали за ними.

— Что случилось? — испуганно повторял слепой монах, встав с постели и простирая вперед руки. — Брат Гай! Элис!

— Все хорошо, брат, — ласково сказала Элис. — С одним из больных случился небольшой припадок. Но сейчас все в порядке.

Я вновь поразился ее самообладанию.

Тело положили в кабинете брата Гая, под испанским распятием. Лекарь, угрюмый и подавленный, накрыл его простыней.

Я тяжело вздохнул. Сердце у меня по-прежнему бешено колотилось, и виной тому было не только потрясение, которое я пережил, став свидетелем смерти послушника. Последняя выходка Саймона глубоко уязвила меня. Боль от обид, пережитых в детстве, долго отдается в душе, а подобное грубое напоминание, необъяснимое и пугающее, способно поднять в ней целую бурю.

— Брат Гай, — неуверенно начал я, подойдя к лекарю, — мне не дает покоя одно обстоятельство. До вчерашнего дня я никогда не встречался с этим юношей. Однако в припадке исступления он, несомненно передразнивал меня, изображая мою согбенную фигуру и, что особенно странно, некоторые жесты, которые порой появляются у меня в минуты волнения, как правило когда я выступаю в суде. Вы помните, как он размахивал руками и сжимал кулаки. По-моему, в этом было что-то д-дьявольское, — добавил я, заикаясь в точности как брат Эдвиг.

Лекарь посмотрел на меня долгим изучающим взглядом.

— У меня есть некоторые соображения по поводу случившегося, — неохотно признался он. — Но надеюсь, они далеки от истины.

— Какие соображения? Прошу вас, расскажите о них без утайки.

В голосе моем зазвучали умоляющие нотки.

— Прежде мне необходимо все обдумать, — отрезал лекарь. — И сообщить аббату о смерти Саймона.

— Хорошо, — кивнул я, схватившись за угол стола, ибо ноги мои отказывались меня держать. — Я буду ждать вашего возвращения.

Элис и Марк проводили меня в маленькую кухню, где мы завтракали утром.

— Вы хорошо себя чувствуете, сэр? — обеспокоенно спросил Марк. — Вы весь дрожите.

— Со мной все хорошо.

— У меня есть настой трав, который помогает успокоиться после пережитых потрясений, — подала голос Элис. — Валерьяна и аконит. Если хотите, я могу разогреть вам немного.

— Спасибо.

Элис казалась спокойной и невозмутимой, однако пеках ее горел странный, почти лихорадочный румянец. Я попытался улыбнуться.

— Я вижу, Элис, что вы и сами расстроены случившимся. Ваши чувства более чем понятны. Честное слово, мне казалось, что в тело этого несчастного создания вселился дьявол.

— Полагаю, сэр, дьявол тут ни при чем, — отрезала Элис, и в глазах ее сверкнул удививший меня гнев. — Бедного мальчика терзали чудовища в человеческом обличье. Юная жизнь была безжалостно погублена в самом начале, и нам остается лишь оплакивать ее.

Элис осеклась, видимо осознав, что зашла слишком далеко и позволила себе разговаривать недопустимым для служанки образом.

— Я принесу отвар, — бросила она и выскочила из кухни.

— Как видно, на душе у нее накипело, — заметил я, повернувшись к Марку.

— Ей приходится нелегко.

Я повертел на пальце траурное кольцо и философски изрек:

— Тяготы и печали — весьма распространенный удел в этой юдоли слез.

«А ты, похоже, влюбился», — добавил я про себя, внимательно оглядев Марка.

— Я поговорил с Элис, как вы просили.

— Ну, поведай о том, что тебе удалось узнать, — ободряюще сказал я, надеясь, что рассказ Марка позволит мне отвлечься от тяжелых дум.

— В этом монастыре она уже полтора года. Родилась и выросла в Скарнси. Отец Элис умер, когда она была совсем маленькой, и ее вырастила мать. Кстати, мать ее прекрасно разбиралась в лекарственных травах и умела исцелять некоторые недуги.

— А, значит, знания перешли к ней по наследству.