Гордимся тобой, пионер!

— Так Генки же нету! — удивляется Лёня. — Его же в Германию угнали.

— Деду, — перебивает Петька звенящим голосом, — ложились бы вы спать, ночь на дворе. И кто тебя, Лёнька, за язык тянет, горе моё?.. Того угнали, того повесили другого разговору нету.

Пауза. Потом Петька спрашивает:

— Что ж, науку постиг?

— Ничего не понял.

— А ты шофёра спроси. Дяденька, рассказали бы ему.

— Пожалуйста, — говорю я, встаю и рисую Лёньке схему четырёхтактного двигателя.

Лёнька всё равно ничего не понимает. А Петя всё время наблюдает за мной. Но я объясняю без запинки, а чертёж оставляю на столе.

…Проснулся я среди ночи, как бы от пристального чужого взгляда. Дождь продолжал лить и стучать в окно.

Я увидел, что Петя, одетый, стоит у стола. Рядом с ним — незнакомый мне молодой человек в чёрной фуражке. Я услышал негромкий разговор.

— Пойдём на крылечко, там поговорим, — предложил Петька.

— Дождь. Озяб я. Спит он, не услышит, — возразил парень.

— Идём-идём, потом обогреешься, — сказал Петька обычным своим ворчливым тоном, которым он говорил даже со взрослыми.

Едва они вышли, я заснул. Снова я проснулся под утро. Совершенно отчётливо теперь я вспомнил, что на рукаве ночного посетителя была белая повязка с печатью и двумя буквами «О. Д.» — «Орднунгсдинст» — полиция…

Я решил уйти, немедленно бежать из этого дома.

Стоял один из редких, в ту осень погожих дней. Последний раз я окинул взглядом деревню, и, знаете, как ни странно, у меня было такое чувство, что когда-нибудь я еще вернусь сюда при других обстоятельствах…

Сразу я не почувствовал боли в раненой ноге и только спустя много времени обнаружил, что рана моя открылась. Но я продолжал идти. Я знал, что нужно дойти до реки и переправиться через неё. У меня не было часов, я ориентировался по солнцу и мху на деревьях — признакам, известным каждому разведчику. Я должен был уже достигнуть реки. Но лес не редел, и даже с небольшого холма я не увидел края его тёмной зелени. Отчаявшись, я свалился в траву и не двигался. И тут я услышал какой-то шум, непрестанный и глухой. Я пошёл на эти звуки и вскоре очутился на берегу. Река была неширока, и отчётливо были видны папоротниковые заросли на другом берегу. Я разулся. На раненой ноге у меня было срезано голенище сапога. С ужасом обнаружил я, что нога распухла и мне не переплыть реки. И тут болезненный сон свалил меня, вероятно, у меня был сильный жар.

Вдруг мне почудился знакомый голос с привычными ворчливыми нотками:

— Горе ты моё! Здесь он, говорю тебе. Куда суёшься? Не в ту, не в ту сторону!

В тот же миг испуганное лицо Лёньки показалось над самой моей головой, и он обрадованно закричал: «Здесь он, здесь, нашёл!» — а Петька, шумно вздохнув, немедленно отозвался: «Я же тебе говорил, бестолковый!»

Подсев ко мне, он вдруг заплакал злыми слезами, бормоча что-то непонятное.

Когда они потащили меня, я потерял сознание. Очнулся я в лодке, спрятанной в камышах. Кто-то, кому Петька недовольно сказал: «Не утопи, дьявол нескладный!» — оттолкнул лодку веслом.

Она сразу оказалась почти на середине реки. Петька остался на берегу.

Лодка сразу оказалась почти на середине реки.

Вскоре мы сошли на пустынный берег. Светила луна. Мой спутник сложил вёсла и вытащил лодку на песчаную отмель. И здесь я узнал его: это был ночной Петькин гость. Повязка полицейского и сейчас белела на его рукаве.

Через несколько минут нас окликнул партизанский патруль.

У партизан

— Ну и поискали же мы вас! А вы не похожи на фотографию вашу! — сказал мне командир отряда при первой же встрече.

— Откуда у вас моя фотография?

— Штаб армии искал вашу группу и прислал нам карточки. Да если бы не Петька, не нашли бы.

— Петька?

— Ну да, наш партизан, пионер из Овражек.

— А полицай?

Командир засмеялся:

— И он помог. Это лучший наш разведчик.

Я узнал, что моим товарищам десантникам удалось пробиться к своим. А я ещё долго оставался у партизан.

Мне очень хотелось встретиться с Петькой, с этим суровым и смелым пареньком, которого я не смог разгадать.

И мы не только встретились, но пришлось нам и воевать вместе.

Дед Андрей Иванович вскоре умер. Гитлеровцы стали подозревать, что изба, в которой один-одинёшенек живёт мальчик, служит партизанской явкой. И Петьке было приказано уходить в леса. Так он попал к нам.

Мы с ним стали неразлучными. Он был такой же, как раньше, так же походил на деда своим насторожённым взглядом, ворчливостью и приговоркой: «Перемелется — мука будет»… Но теперь, когда он оказался среди своих, он как бы оттаял и всё чаще что-то ребяческое проступало в нём.

Однажды Петька пошёл на задание. Он лучше всех знал лесные тропы и заминированные места. Он вызвался провести к «железке», как называли партизаны железную дорогу, наших подрывников.

Группа нарвалась на засаду. Под огнём фашистов партизаны отступили. Они вернулись в лагерь, неся на плащ-палатке убитого товарища… Это был Петя Солдатенков.

Не успели мы опомниться от этой потери, как наш боевой заслон сообщил, что нас окружают каратели.

В сумятице внезапно вспыхнувшего ночного боя мы похоронили Петю у околицы деревеньки, укрепив на шесте доску с надписью…