Гордые

Он аж остолбенел; очевидная и простая мысль зацепила душевное состояние его. Но осмысление положения своего продолжалось всего пару секунд, да и вообще подобное с ним случалось довольно часто. Теперь же, будто опомнившись, герой наш как-то трепетно, суетясь, что даже рука его, которой он доставал смартфон, довольно долго не могла успешно войти в карман, – теперь, разблокировав экран, посмотрел который час, и – резко повернулся на сто восемьдесят градусов, рассердившись на себя за то, что упустил течение времени, а потому оправданно не заметил, как до пары оставалось десять минут. Юноша уже хотел ускорить шаг, – да, по своему обыкновению, чего скрывать тут нечего, ему всегда был присущ быстрый темп ходьбы, когда он стремглав нeсся, брезгливо оглядывая всех и вся, – уже было хотел ускорить свой шаг, но ноги, как назло, окоченели совершенно, забились так, что в области голени всe превратилось в твeрдое однородное вещество, которое определенно обделили тягучестью, а потому оно, это вещество, под тщетными усилиями героя нашего принуждала ногу гудеть, болеть и ныть ещё более. К слову, ему не к лицу была плавная размеренность и выделанная медлительность, отчасти лживо надменная и чопорная, – медлительность во всех движениях и действиях; даже наоборот – в заурядной спешке можно было разглядеть некую грацию, – чего, впрочем, он сам угадывал в своих мыслях, даря скоромные намeки своей амбиции. «А может, это знак свыше, – рассуждал он, чуть кряхтя, – знак вот, наконец, который положит развязку этому?.. Ну а чего? Я так жду долго этого, а тут такое глупое обстоятельство… Сейчас бы мне ещё на лекцию не успеть, ага, – вот тогда такой знак будет мне свыше!.. Ну а мне то что – опоздать-то? Я не знаю… Лектор наш такой, что уж не пустит, коли опоздал; да и мне нельзя опаздывать, – никоим образом нельзя опаздывать: а то как я пропущу очень важное, хотя нет – не важное, – точнее… точнее важное, но кому как… Оно-то всe инфантильно, но… не знаю… Мне-то что? Правильно: ни-че-го, – протянул он в агрессивном отчаянии, – а раз ничего, то лучше и не думать… Надоел уже думать: сколько раз обещал себе, что уж думать о подобном не буду, – да всe никак!.. Но оно понятно почему… Дела со мной такие уж плохие в жизни творятся… Так, всe! Вот уж и главный корпус!..»

Войдя в бледно-белое четырёхэтажное здание с двенадцатью колоннами у главного входа, юноша сразу же почувствовал лeгкое волнение внутри себя, которое всего за пару секунд пропитало его припадком ненависти, – казалось, что он с чем-то не хотел смириться, хотя уже давно вынашивал идею необходимости всe забыть, – хотел смириться, но был в неком отчаянии от несправедливости, – и теперь в едва сдержанном гневе он, выпрямившись, как солдат, прикусив губу, стремглав нeсся на третий этаж в необходимый корпус. Он так пренебрежительно смотрел на других студентов, попадающихся на его пути в здании, так чeтко с изысканной техникой вымерял каждый шаг свой, что возникало опасение, что ещё одно мгновение – и он бы набросился на кого-нибудь, чтобы того грандиозно унизить, ментально растерзать. Однако все мысли тогда были его чисты, помыслы неисчерпаемы добродушием.