Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую

Труднее объяснить, почему Грей был убежден, что об англо-германском сближении почти в любом виде не может быть речи. Почему, если Германия не угрожала ни Британским островам, ни английским колониям, Грей был настроен решительно антинемецки? Причина проста: Грей, как и его предшественники-консерваторы, больше дорожил связями с Францией и Россией. “Имея дело с Германией, мы не предпримем ничего такого, — объявил он в октябре 1905 года, — что так или иначе повредит нынешним хорошим отношениям с Францией”. “Произносить миролюбивые речи в Берлине опасно потому, — писал он в январе 1906 года, — что во Франции их могут расценить как намек на то, что мы не горим желанием поддерживать союз”^{485}. В апреле 1910 года Грей заявил Гошену: “Мы не можем достичь политической договоренности с Германией, которая отдалит нас от России и Франции”^{486}. Однако, когда Грей сказал, что соглашение с Германией должно “сопровождаться сохранением [нынешних] отношений и дружбы с другими державами”, он фактически исключил возможность такого соглашения

^{487}. Вот довод Грея: поскольку природа союза с Францией очень “неопределенна”, любое “соглашение с Германией неизбежно ведет к его упразднению” и, следовательно, не может рассматриваться^{488}. Чиновники из МИДа постоянно это повторяли. Маллет предупредил, что какое бы то ни было сближение с Германией приведет к “охлаждению отношений с Францией”^{489}. Артур Николсон в 1912 году отверг возможность соглашения с Германией в основном потому, что этот шаг “сильно повредил бы нашим отношениям [с Францией] …и в то же время отразился бы на наших отношениях с Россией”^{490}

.

При внимательном рассмотрении аргументация Грея оказывается глубоко ошибочной. Во-первых, его заявление о том, что ухудшение отношений с Францией и Россией может привести к войне, было нелепо. Этим его положение существенно отличалось от условий, в которых действовали его предшественники-тори. Грей и сам признавал, что от последствий военного поражения и революции Россия будет оправляться десять лет. Как угрозу он не рассматривал и Францию. В 1906 году Грей заявил Теодору Рузвельту, что Франция “миролюбива, она не агрессивна, не беспокойна”^{491}. Создавать союзы нужно было, чтобы уладить колониальные разногласия с Францией и Россией. После этого вероятность войны между Англией и другими великими державами стала бы невелика. Для Грея очень странно было заявить (как он сделал в сентябре 1912 года в беседе с редактором Manchester Guardian Ч. П. Скоттом), что “если Францию не поддержать против Германии, Франция объединит усилия с Германией и остальной Европой для нападения на нас”^{492}. Британский МИД постоянно тревожила перспектива перехода Франции или России на сторону Центральных держав

^{493}. Еще в 1905 году Грей опасался “потерять Францию и не заполучить при этом Германию, которой мы окажемся не нужны, если она сумеет вбить клин между нами и Францией”. Маллет предупредил: если Англия не даст ответ на французские предложения по поводу Альхесирасского соглашения, то “мы в глазах французов станем выглядеть предателями и… в то же время заслужим презрение немцев”^{494}. Чарльз Гардинг высказывался в том же духе: “Если оставить Францию на произвол судьбы, в ближайшем будущем мы наверняка станем свидетелями заключения договора или союза между Францией, Германией и Россией”^{495}. Неслучайно Артур Николсон выступал за открытый союз с Францией и Россией, чтобы “удержать Россию от дрейфа в сторону Берлина… [и] [Францию] — от перехода на сторону Центральных держав”^{496}

. Грей и его подчиненные чрезвычайно боялись, что Англия утратит свою “ценность в качестве друга” и окажется “в одиночестве”, то есть вовсе без друзей. Их неотвязно преследовал кошмар, что Россия или Франция падут в “тевтонские объятия” и английскому флоту придется противостоять “объединенным европейским флотам”. Поэтому они считали целью всей германской политики “раскол… Антанты”^{497}. Вот довольно обычное для Грея рассуждение:

Если… в силу неудачи или просчета наш союз с Францией будет расторгнут, то Франции придется мириться с Германией, и снова Германия сможет вредить нашим отношениям с Францией и Россией, а себе обеспечить господство на [Европейском] континенте. Так что рано или поздно мы будем воевать с Германией^{498}.

Имелись также опасения, что “Германия может обратиться к Санкт-Петербургу с предложением сдерживать Австрию, если Россия покинет Антанту… Мы искренне опасаемся, что… Россия может встать на сторону Центральных держав”^{499}.