Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую

Отметим, что бельгийцам было известно об этих намерениях. В апреле 1912 года подполковник Бриджес предположил, что если бы годом ранее из-за Марокко началась война, то английские войска высадились бы в Бельгии. С точки зрения самих бельгийцев подобная интервенция выглядела бы оправданной, лишь если бы они сами обратились с этим предложением к Англии как к гаранту соблюдения договора 1839 года, и англичане сомневались, что получили бы такое предложение (особенно в том случае — такая возможность еще казалась вероятной, — если германское наступление затронет лишь часть страны, например территорию южнее Льежа). В 1910 году, когда голландцы собрались построить во Флиссингене новый форт, благодаря чему они получили бы контроль над устьем Шельды, англичане пришли в ужас: эти укрепления затруднили бы им доступ к Антверпену. Бельгийцы, однако, не слишком возражали, поскольку английского флота опасались не меньше, чем попрания своего нейтралитета немецкой армией^{450}.

Английских поклонников морской стратегии успокаивало и другое: защита средиземноморских коммуникаций поручалась французскому флоту. Это неформальное соглашение о разделении сфер ответственности было заключено при Фишере двумя военно-морскими министерствами, без участия МИДа и правительства. Конечно, Черчилль был не в состоянии обеспечить полный вывод английских кораблей из Средиземного моря, но принятое решение говорило само за себя: оставить там линейный флот было “равнозначно «однодержавному стандарту», оставляющему за бортом Францию”. Этот шаг не был оформлен договором^{451}

. В 1914 году последовали тайные переговоры по военно-морским вопросам с Россией^{452}. Таким образом, операции сухопутных сил и флота, несмотря на разногласия, вполне можно было скоординировать, и после напряженного обсуждения в августе 1911 года планы оказались более или менее согласованы.

Таким образом, у немцев имелись основания опасаться окружения. Когда Бюлов, выступая в рейхстаге, осудил попытки “окружить Германию, взять ее в кольцо держав, чтобы изолировать ее и обессилить”, он отнюдь не фантазировал (как утверждали английские государственные деятели в своих мемуарах)^{453}. Результат английских военных консультаций в сравнении с германскими был вполне однозначен. Что, например, привело к созыву кайзером в декабре 1912 года “военного совета”? Переданное через германского посла сообщение Холдейна о том, что “Англия не позволит Германии стать ведущей державой на [Европейском] континенте и объединить его под своим началом”. Кайзер, ждавший, что “Англия встанет на сторону врагов Германии”, был прав. Бетман-Гольвег отметил, что это “просто подтверждает то, что нам уже [некоторое время] известно”^{454}

.

Наполеоновский невроз

Обычно историки оправдывают антигерманскую политику Грея, поскольку Weltpolitik стали рассматривать в Лондоне как растущую угрозу английским интересам в Африке, в Азии и на Ближнем Востоке. Более того, германская программа строительства ВМФ всерьез угрожала безопасности самой Англии. Однако ни колониальные, ни военно-морские вопросы до 1914 года не вели неминуемо к англо-германскому столкновению.