Горение. Книга 2

– Брат, я обязан отправить телеграмму в ложу, в Париж – «мы – за». Это – свидетельство нашей силы. Это заем. Я могу сказать так?

– Хм… Можно ответить позже?

– Когда?

– Часов в десять…

– Хорошо. Жду. Очень жду… Что станете есть? Я заказал пити и хорошее мясо.

– Пити не надо бы мне, печень болит.

– Сходите к Бадмаеву, он маг от медицины. Пити заменим на куриную лапшу, она здесь постная.

– Хорошо. Других важностей нет?

– Вам имя Мануйлова-Манусевича говорит что-нибудь?

– Какой-то проходимец…

– Не какой-то, а высочайшего полета, приставленный министерством внутренних дел к канцелярии Витте… Так вот, он начал кампанию за легальное возвращение в Россию Гапона.

– Ко-ого?!

– Да, да, Георгия Гапона. Ходил к Витте, докладывал, что Гапон разочарован в революционерах, готов пасть на колени и просить прощения у государя, что он сможет отбить рабочих от сил анархии и повернуть их в русло правопорядка… То есть Мануйлов-Манусевич выдвигает план авантюрный, но весьма и весьма для умных заводчиков притягательный…

– Снова полицейские штучки? Дурново не дают покоя лавры Плеве с «зубатовским социализмом»?

– Вот тут-то и заключена главная загвоздка, мой дорогой! Нет! Дурново ничего об этом не знает! Мануйлов-Манусевич какими-то хитростями уговорил Витте попросить министра Тимирязева, чтобы он принял журналиста Матюшинского – тот вошел с проектом возобновления работы читален, организованных в свое время Гапоном. Не к Дурново был Матюшинский подтолкнут Манусевичем, а именно к Тимирязеву. А Тимирязев, вместо того чтобы повернуть журналиста по нужному адресу, то есть к Дурново, сам отправился к государю. И получил аудиенцию. И государь повелел выдать Тимирязеву тридцать тысяч на эти самые читальни Гапона. Мотивировка: создание подконтрольных профессиональных союзов. И Тимирязев деньги эти передал Матюшинскому. А тот взял да и вчера дал с деньгами государя тягу…

Вошел половой, принес блюдо с зеленью, сыром и пити.

– Вано, ты пити поменяй на лапшу, мой гость острое не ест.

– Кинжал – острый, – ответил Вано, – пити мокрый. Сейчас заменю.

Веженский проводил его взглядом и продолжил:

– Я все утро сегодня листал статьи в газетах октябристов по поводу будущего профессиональных союзов, соотнес с их позицией заинтересованность Тимирязева в гапоновских читальнях, его самочинный визит в Царское Село и пришел к выводу, что на место премьера Гучков с компанией метили Тимирязева. Он у них в кармане. Он знающий человек. И если Гучков приведет его в Зимний, Тимирязев, скорее всего, станет не промежуточной фигурой, а устойчивой, подпертой…

Половский спросил:

– К Тимирязеву ключей нет?

– Поздно. Он взят на корню. Он в кармане у Гучкова.

– Так, может быть, пора встретиться с Гучковым?

– Поэтому я и решил посоветоваться с вами. Прежде чем мы вынесем вопрос на обсуждение братства, мне хотелось бы обговорить вероятия. Если желаете мою точку зрения, то к Гучкову надо идти после того, как мы свалим Тимирязева.

– Вы предлагаете идти на блок с Гучковым, показав ему наше всезнающее могущество?

– Конечно.

– А может быть, стоило бы показать себя иначе?

– Как?

– Подружиться с Тимирязевым.

– Я бы хотел просить вас, генерал, выяснить по линии военной разведки в Париже и Берлине, как там относятся к Гучкову.

– Относятся хорошо.

– Это не ответ. Надобно попробовать получить имена его деловых контрагентов в Лондоне и Париже, найти к нему подход с той стороны, отсюда на него толком не повлияешь – слишком богат, а потому груб, обидно с ним ссориться, потом склеивать будет трудно.

– А что Столыпин?

Вано принес на подносе глиняную миску с жирной лапшой.

– Курица был индюком, жира много, звездами бульон набит, кушайте на здоровье.

Веженский отхлебнул, поглядел на Половского, сморщил кончик утиного носа, и вдруг лицо его собралось морщинистой, устремленной силой.

– Если Столыпин будет неуправляем – свалим, как Тимирязева…

– Убеждены?

– Читайте завтрашнюю «Биржевку».

– Всех повалим, – улыбнулся Половский, – кто ж останется?

– Кто-нибудь останется…

Половский не донес ложку с лапшой до рта, положил ее в тарелку осторожно, медленно отер салфеткой губы и тихо сказал:

– При таком диктаторе, как вы, я готов войти в дело главкомом.