Горение. Книга 2

– Да я ж побеждать люблю, – улыбнулся наконец Столыпин. – Меня давеча Александр Федорович Веженский спросил, не кажутся ли мне победы Витте «пирровыми». А я ответил: «Пирровы» забудутся, «победы» останутся».

Николаев вышел на мат, походил вокруг Гучкова, потом – при кажущейся сонности – опоясал приятеля, стремительно поднял над собой, повернул в воздухе боком и шмякнул оземь.

– Мы в Бодайбо приемам не учены, Саша, не взыщи…

Пошли в душевую: мистер Чарльз, лондонский кудесник, наладил особую процедуру – стегал водой под напором, тело краснело, будто после крапивы.

Потом они лезли в бассейн, разделенный надвое: в одной половине чуть не кипяток, в другой – ледяная вода. Гучков, опускаясь в ледяную купель, тонко повизгивал; Столыпин окунался с головой и делался похожим на Стеньку Разина. Потом, когда Чарльз положил их рядом, укутав шерстяными одеялами, Гучков, блаженно отдуваясь, предложил:

– Петр Аркадьевич, не откажетесь встретиться с нашими друзьями? Мы сегодня собираемся в «Европе» в десять.

Столыпин – не открывая глаз – поинтересовался:

– Тимирязев зван?

Гучков ответил рассеянно:

– Он ведь не только к сдаче дел готовится, Петр Аркадьевич, он готовится и к тому, чтобы поехать в Лондон, покупать для Кирилла Прокопьевича проекты мостов на подвесках и Родзянке – инвентарь для обработки свеклы…

– Счастливый человек, – откликнулся Столыпин, – инженер, ему повороты судьбы не страшны. А нам, чиновникам, что делать?

– Обставиться, – пробурчал Николаев.

– Где вы в России столько верных людей наберете, чтоб спину прикрыть? – спросил Столыпин. – Французы во всем женщину ищут, это в них от пресыщения свободой. Нам бы мужчин найти, мужчин…

Ужин с Веженским кончился в семь. На прощание Гучков сказал:

– Александр Федорович, если мы будем уподобляться милюковцам – все профукаем. Нам надо локоть друг дружки ощущать – тогда устоим.

– Милюковский локоть престижен, – ответил Веженский. – Его локоток на Лондон опирается.

– Вот вы с ним и поговорите, – предложил Николаев. – А то деремся под одеялом, будто дети. Свалится одеяло-то, а под ним мужики ворочаются, увлекшись дурьей страстью играть в «главного». Россия – главное, Александр Федорович. А мы ее на себя примеряем, будто кафтан. Веженский улыбнулся:

– Ваши слова можно Милюкову передать?

– Так не вы ж будете передавать, – так же улыбчиво откликнулся Гучков. – А те, кому поручите, найдут подобающую формулировку…

30