Горение. Книга 2

– соц. -революционеры, анархистов – 7. Из 678 человек, арестованных ныне Отделением Охраны, 425 человек определенно «ленинистских» убеждений, 115 – считают себя принадлежащими к фракции «меньшинства». Можно со всей определенностью полагать, что выборы делегатов, происходящие сейчас в комитете РСДРП на предстоящий их съезд, никак не смогут принести победы «ленинистам» ввиду того, что они крайне ослаблены после проведенных арестов. В своей дальнейшей работе я не премину руководствоваться Вашим предписанием, смысл которого мне становится понятен с каждым днем все более и более, ибо пропагандистская работа «большинства» РСДРП имеет особо ядовитый характер. Вашего Высокоблагородия покорнейший слуга подполковник Ухов».

31

Попов из охранки выходил теперь редко – только домой и в тюрьму; с трудом переборов страх, который, казалось, въелся в каждую его пору, отправился на встречу с Леопольдом Ероховским. Вручив деньги на поездку в Берлин, рассказал, как должно вести себя, и предупредил о необходимости блюсти осторожность.

– А вы что словно в воду опущены? – удивился Ероховский. – Перепили вчера?

– Какое там… Работы много, устал, мой друг, невероятно устал.

– Так давайте отдохнем, я махнуть не прочь.

Попов боялся пить с людьми: после пятой рюмки – по иным-то пустяки, безделица – начиналось видение, одно и то же, до изматывающей душу тягостности одинаковое. Пил он теперь, запираясь в кабинете, вечером уже. Он весь день ждал того часа, когда можно начать, припасть сухим, потрескавшимся ртом к большой рюмке, сладко вобрать в себя горечь водки и ждать прихода Стефании.

Когда ему сказали об исчезновении Турчанинова (конечно, Сушков, змей, новость притащил на хвосте, ликовал), наступила прострация: ну и пусть все идет, как идет, ну и пусть провал за провалом.

– Что ж делать-то? – спросил у него Попов томным голосом, испытывая к себе какую-то отстраненную жалость. – Что станем делать, а?

– Ждать будем, – ответил Сушков. – Он даст о себе знать.

– А коли и его убили?

– «И его»? – удивленно переспросил Сушков. – Не понимаю. Кого еще вы имеете в виду?

– Микульску, – хохотнул Попов, чувствуя, что мысль не подчиняется ему, существует отдельно. Даже когда Сушков осторожно вышел из кабинета, ему хотелось продолжать говорить, только бы как-то заполнить осязаемую, громкую тишину.

Утром, после бессонной ночи, похмелье было особенно тягостным, голова трещала; пил черный чай, чтобы взбодриться, подумывал о кокаине, решил было взять в сыскной, у Ковалика, «для опыта», но тот, с готовностью пообещав, предупредил, что с алкоголем несовместимо, может быть «летальный исход». Попов сначала-то не придал этим его словечкам значения, думал, красуется сыщик иностранными терминами. Но потом долго, туго рассуждал, не было ли в этом особого умысла, не по его ли адресу пульнул? Как-никак дважды встречались по делу Микульской, учуял, верно, – перегаром несло за версту, усы одеколонил

– не помогало, да еще к тому Дурел от запаха.

… Ероховский поначалу о Микульской молчал, ощущалось какое-то неудобство в разговоре, будто что пролегло между ними, хотя, как обычно, зло шутил, рассказывал сплетни, бранил губернатора за излишние строгости военного положения и пил одну рюмку за другою, почти не закусывая: «Или хлестать, или жрать, или баб кохать – каждое– дело требует соло! » Но потом не удержался, лицо побледнело, только лихорадочно зажглось в глазах, спросил:

– Нашли тех, кто погубил Стефу, полковник?

– Одного – да.

– Кто таков?

– Социал-демократ, – затверженно произнес Попов.

– А причина? По какой надобности убили ее?

– Мстили.

– За что?

– Об этом еще рано, пан Леопольд. В свое время открою.

– А что за человек?

– Сапожник. Темный дегенерат.

– Сапожник?! Бах?!

Попов испуганно встрепенулся:

– А вам откуда известно?!

– Так я ж об этом сказал, Игорь Васильевич. Нет, положительно вы сегодня не в себе, неужели забыли?

– Как же, как же, помню, мой друг. – Попов заставил себя улыбнуться. – Я все помню… Только рано об этом, не надо, не будоражьте, и так тяжело – сердце разрывается от горя за ласточку нашу…

– И все же вы нынче не в себе, полковник, я по глазам вижу. Выпейте – расслабитесь.

– Я-то выпью, а вот вы в Берлине не пейте, у вас язык развязывается, когда переберете, – вспомнил Попов истинную цель своей с Ероховским встречи. – А когда переедете в Стокгольм, там вообще завяжите наглухо.

– В Стокгольм? – удивился Ероховский. – А что я там потерял?

Попов подумал, что про Стокгольм, видно, проговорился, не было в глазовской телеграмме указаний говорить про съезд.

– Это я вам тайну открыл, пан Леопольд, вы забудьте об этом. Ждет вас интереснейшее турне, массу впечатлений вынесете, увидите зверей лицом, что называется, к лицу.

«Снова лишнее несу, – понял Попов, – слова-то сами льются, будто и не мои».

– А что за звери? – не унимался Ероховский, опрокидывая одну рюмку за другой. – Какой масти?