Горение. Книга 2

– Видите ли, часть осколков, причем большая часть, осталась в комнате… А это странно, не правда ли? Ни на тех осколках, которые были на земле рядом с жертвой, ни на тех, что остались в комнате, не было следов крови. А порезы на жертве глубокие, весьма глубокие…

– А может, шел дождь?

Лапов усмехнулся:

– Дома? И потом, не было дождя, господин Ковалик запросил управу сразу же, как только я сказал ему об этом… Но это не все, пан…

– Лосский, – подсказал Мечислав. (Документ на имя Сигизмунда Лосского вполне крепок; репортер уехал в Швейцарию, к родным, там передал свой паспорт Юзефу – познакомился с Дзержинским в Берлине еще, влюбился, хотя от социал-демократии далек.)

– Так вот, пан Лосский, это еще не все… Жилец дома, где снимала квартиру госпожа Микульска, слышал, как отворялась ее дверь. И было это около двух часов ночи. Значит, она погибла в это время, так? Но царапины, обнаруженные на теле, были уже запекшимися, то есть не ночными, а вечерними.

– Неужели и такие мелочи заносятся в ваш протокол?

– Мелочи?! Помилуйте, пан…

– Лосский.

– Да, да, простите… Я недавно практикую здесь, поэтому испытываю трудности с польскими фамилиями, много шипящих, непривычно нам…

– Понятно, понятно…

– Так вот, это отнюдь не мелочь! Господин Ковалик сказал, что мое заключение, зафиксированное, понятное дело, в экспертизе, дает совершенно иное направление делу. Но и это не все. Я обнаружил следы насилия. Господин Ковалик спросил жильцов, но никто не слыхал криков. А по синякам на теле женщины, которые Ужасающи, нужно полагать, что она кричала, звала на помощь.

– Ей могли завязать рот…

– Господин Ковалик не обнаружил тряпки, шарфа, полотенца. Он перерыл весь дом, понимаете? А я не обнаружил ни одного следа от текстиля во рту несчастной.

Лежинский подался вперед – быстрая догадка родилась в нем:

– Доктор, а вы делали вскрытие?

– Пулевых или ножевых ранений не было, пан…

– Лосский, Лосский…

– Не было пулевых ранений, пан Лосский, нет смысла делать вскрытие.

– Наука позволяет вам установить, например, разрыв сердца?

– Конечно… А почему вы…

– Почему спросил? Допустите, что несчастная умерла от разрыва сердца, не выдержав мучений – не столько физических, сколько моральных… Я иду в размышлении от того, что вы мне рассказали… Разрыв сердца…

– С последующей имитацией убийства?

– Я не совсем понимаю, отчего все говорят про убийство? Ведь она выбросилась из окна. Значит, было самоубийство?

– Нет. Господин Ковалик полагает, что покойная, спасаясь от кого-то, выбросилась в окно, а это не самоубийство, это доведение до самоубийства, что рассматривается, по нашему своду законов, как убийство.

– От кого должна была скрываться Микульска?

– Господин Ковалик полагает, что это акт мести.

– С чьей стороны?

– Вы же читали газету… Я не слишком разоткровенничался с вами, пан…

– Лосский.

– Да, да, простите, пан Лосский… Я не слишком откровенен? Я могу полагаться на вашу корректность?

– Конечно. Я же дал слово чести, пан Лапов… Много противоречий, не находите? Следы насилия – и акт мести со стороны революционеров. Разве это похоже? Если анархисты убили ее вне дома, так зачем было тащить тело на квартиру, рискуя попасть в руки полиции?

– Вы выдвинули интересную версию по поводу разрыва сердца… Похороны состоятся завтра: друзья пани Микульской ждут ее отца, он сражен горем и не может подняться с кровати, сердечные колики. Я предложу господину Ковалику сделать вскрытие…

– Он будет против, – убежденно ответил Лежинский.

– Отчего?

– Если вы обнаружите, что женщина скончалась от разрыва сердца, дело усложнится до крайности. Тогда выяснится, что мститель хорошо знал криминалистику, слишком хорошо знал… Вы, впрочем, станете самым известным судебно-медицинским экспертом, коли сможете выяснить все досконально, но вы тогда заберете лавры пана Ковалика. Не страшно ссориться с сыскной полицией?

Лапов ответил, думая о чем-то своем:

– Когда у человека хорошая практика – не страшно.

(Лежинский рассчитал верно: в газетах сейчас стали появляться статьи адвокатов и судебно-медицинских экспертов, эти материалы рвали из рук, раньше такого не печатали. Авторы попадали в фокус общественного интереса, практика их соответственно возрастала. Манера Лапова говорить, его осторожность, но в то же время твердая заинтересованность в деле, обстановка квартиры, где все дышало желанием обрести надежность, поведение доктора с человеком из газеты – все это подсказало Лежинскому верный путь, он чувствовал это по тому, как строился разговор, как проявлял себя в нем собеседник.)

– А если наше предположение о разрыве сердца окажется неверным? – спросил Лежинский и сразу же подстраховался: – Впрочем, вы лишь до конца выполните свой долг. Как у нас, газетчиков, так и у вас, медиков, тщательность проверки – вопрос престижа. Вы имеете право сделать вскрытие без предписания полиции?