Горячие деньги

– Решено! Кубок коннозаводчиков – чего бы это ни стоило! – сказал Рэмзи Осборн.

– Посмотрим, в каком состоянии он будет завтра. Это была тяжелая скачка, – заметил тренер.

– С ним все будет в порядке. Вы видели, как он скакал? Всего на два корпуса позади победителя. Это мировой класс, кроме шуток! – доверительно поделился своим мнением Осборн.

Тренер задумался, но возражать не стал. Фаворит, первоклассный скакун, пришел вторым, и победа ускользнула от него, несомненно, только из-за предыдущих изнурительных скачек. А после этой изматывающей Арки он, наверное, еще не скоро придет в форму. Французский фаворит (и мой), Мейер Be, пришел пятым. Блу Кланси оказался даже лучше, чем я предполагал. Может быть, ему повезет в Кубке коннозаводчиков, если мы туда отправимся. Я надеялся, что он победит, но я обычно очень осторожен с надеждами.

День близился к вечеру. Мы выпили свое шампанское, и Малкольм, уставший почти так же, как его лошадь, все еще в радостном возбуждении, сел в лимузин, который отвез нас в аэропорт, и сомкнул веки, как только опустился в кресло самолета. Прежде чем заснуть, он сонно пробормотал:

– Моя первая в жизни лошадь… Третья в Арке. Неплохо, а?

– Неплохо.

– Я собираюсь назвать жеребенка Крезом.

– Почему Крезом? – спросил я.

Малкольм улыбнулся, не открывая глаз:

– Так звали одного очень богатого грека.

Малкольм чувствовал себя в «Савое» как в клетке.

Ночью в воскресенье, когда мы вернулись из Парижа, у него едва хватило сил раздеться. Но в понедельник утром он ожил и раздраженно заявил, расхаживая туда-сюда по ковру, что еще одна неделя в гостинице сведет его с ума.

– Я возвращаюсь в Квантум. Я соскучился по собакам, – сказал он.

Полный дурных предчувствий, я предупредил:

– Ручаюсь чем угодно, что не пройдет и дня, как все семейство уже будет знать, что ты туда вернулся.

– Ничего не поделаешь. Не могу же я скрываться всю жизнь! И ты можешь поехать со мной и быть все время рядом.

– Не уезжай. Здесь ты в безопасности, – уговаривал я.

– Постарайся, чтобы я был в безопасности в Квантуме.

Он был непреклонен и начал уже собирать вещи. Остановить его можно было, только привязав к кровати.

Перед отъездом я позвонил Норману Весту. Он оказался дома, что не сулило приятных известий о его расследовании. Вест счастлив был сообщить мне, что госпожа Дебора Пемброк, жена Фердинанда, наверняка не могла быть на аукционе в Ньюмаркете, потому что как раз в тот день участвовала в параде фотомоделей. Он проверил это в редакции журнала мод, как она посоветовала, и они подтвердили ее алиби.

– Хорошо. А как насчет самого Фердинанда?

– Господин Фердинанд не появлялся в своем офисе ни в один из этих дней. В пятницу работал дома. На следующей неделе он слушал лекцию по статистическим закономерностям банкротства страховых компаний. Он сказал, что, после того как зарегистрировался в понедельник, больше нигде на лекциях не отмечался. Это я тоже проверил – никто не может наверняка подтвердить, что видел его там. Слушатели лекций плохо знают друг друга.

Я вздохнул.

– Ну, что ж… мы с отцом возвращаемся в Квантум.

– Это глупо, сэр, уверяю вас.

– Он устал от этого добровольного заключения. Так что звоните нам туда, договорились?

Он сказал, что так и сделает, когда появятся какие-нибудь новости.

Дебору можно вычеркнуть. Браво, Дебс!

Я отвез отца в Беркшир, заехав по пути в поселок, где жил Артур Белбрук, чтобы забрать собак. Двое взрослых доберманов обрадовались Малкольму, как щенки, прыгали вокруг него, вертелись у ног, а он ласково трепал их и гладил. Искренняя обоюдная любовь, не запятнанная жадностью, завистью и злобой.

Малкольм поднял голову и увидел, что я за ним наблюдаю.

– Тебе нужно завести собаку. Каждому человеку нужен кто-то, чтобы любить его вот так, – сказал он.

«Может, он и прав», – подумал я.

Он снова вернулся к своим друзьям, трепал их морды, позволял хватать себя за пальцы, зная, что они никогда его не укусят. Они совсем не были сторожевыми собаками: Малкольм любил доберманов из-за их стройного мускулистого тела, из-за неудержимо веселого характера. Я с детства привык к отцовским доберманам. Но мне мало было собачьей привязанности, и собаку мне заводить не хотелось.

Я вспомнил тот день, когда Малкольм выпустил своих собак из кухни и тут же получил по голове. Собаки должны были увидеть или учуять кого-то постороннего. Хоть они и не сторожевые псы, все равно они обязательно предупредили бы хозяина.

– Твои собаки лают, когда видят незнакомых людей? – спросил я.

– Конечно! К чему это ты? – Малкольм выпрямился, все еще улыбаясь. Стройные собачьи тела прижимались к его коленям.

– А в ту пятницу, на прошлой неделе, они лаяли, когда ты выпустил их на прогулку?

Его улыбка мгновенно погасла. Почти с отчаянием в голосе он ответил:

– Нет. Не думаю. Я не помню… Нет, они вели себя как обычно. Радовались, что мы идем на прогулку…

– Кого из семьи они хорошо знают? – продолжал расспрашивать я.