Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров

Будем ожидать распределения по артучилищам! Ура, впереди – неизвестное! Я люблю неизвестное. С какими встретишься людьми? Я люблю мужественных людей.

4.7–44.

Вдруг возле спецшколы встретились с Зиной! Покраснел, как лопух и осел! О прошлой ссоре ни слова, а потом вспомнили, поговорили и посмеялись. Зина ужасно загорела. Волосы совсем как рожь. Шли куда глаза глядят, а попали на „Свинарку и пастуха“ в „Ударнике“. Я, как военный, без очереди раздобыл билеты, и Зина даже изумилась: „Ого! Ты настоящий кавалер!“ А почему нет?

Веселая, жизнерадостная картина. Мы смеялись, смотрели на экран… и друг на друга…»

В дверь постучали.

– Да, войдите!

– Товарищ майор, ваше приказание выполнено. Лейтенант Чернецов будет у вас через двадцать минут.

Градусов, не отвечая, в раздумье водил пальцами по кресельным ручкам, а Борис стоял у двери в той позе решительного ожидания, которая говорила, что он готов выслушать следующее приказание.

– Садитесь, старшина, и давайте поговорим. Садитесь, пожалуйста, – с мягкой настойчивостью пригласил майор. – Не стесняйтесь.

Борис сел. С тех пор как он стал старшиной дивизиона, то есть по своему положению на целую голову поднялся над курсантами, Градусов, казалось, приблизил его к себе, но в то же время не допускал эту близость настолько, чтобы быть откровенным.

– Вот что, старшина, мне нравится ваш взвод, – медленно проговорил Градусов и, положив крупную руку свою на страницу Витиного дневника, пояснил точнее: – Во взводе много интересных, способных курсантов, с ясной целью… – Он закряхтел, снова погладил кресельные ручки. – Ну, расскажите мне подробнее о Зимине…

– Я готов отвечать, товарищ майор, то, что знаю, – сдержанно произнес Борис, безошибочно угадывая, что майор сейчас ищет откровенности и ищет ее неловко. Этот порыв у людей, привыкших надеяться на свою власть, мог быть минутным порывом настроения, и Борис знал, что это быстро проходит. – Курсант Зимин очень молод, наивен. В нем еще много детства. Опыта военного – никакого. Правда, начитан. Учится неплохо.

Борис замолк: этот откровенный разговор с командиром дивизиона настораживал его.

– Так, – неопределенно сказал Градусов, кресло под ним скрипнуло. – А скажите… вот меня интересует: Зимин способный курсант? У него есть желание стать офицером?

– Товарищ майор, мне трудно ответить на этот вопрос.

– Вы можете не отвечать. Попросите ко мне курсанта Зимина. Временно подмените его другим дневальным.

Он сказал не «вызвать», а «попросите», и это тоже было непонятно: майор приказывал, но без прежнего жесткого выражения, и взгляд его был размягчен, текуч.

– Слушаюсь! – преувеличенно покорно произнес Борис.

– Подождите, старшина. – Градусов выпрямился за столом. – У вас, старшина, большая власть, – заговорил он глуховатым голосом. – Но вы мало, мало требуете с людей. А я хочу сделать дивизион образцовым. Сегодняшний случай с матчастью непростителен. Вы должны быть безупречны, старшина. Требуйте, тщательно проверяйте выполнение приказаний. И все будет отлично.

– Больше этого не повторится, товарищ майор! – ответил Борис и, выйдя из канцелярии в коридор, подумал озадаченно: «Чудны дела твои!..»

Через несколько минут Зимин постучал в кабинет, вошел робко, доложил о себе, и майор пригласил его сесть; пока же он устраивался на краешке кресла, поправляя тяжелый противогаз, командир дивизиона с откровенным интересом вглядывался в него.

– Во-первых, Зимин, я, голубчик, прошу у вас извинения за то, что прочитал несколько страниц из вашего дневника, – доброжелательно-вкрадчиво начал Градусов. – Ваш дневник… Собственно говоря, не будем говорить о дневнике.

Зимин, краснея, мигнул, выгоревшие ресницы опустились, замерли – мальчишка, обыкновенный мальчишка, с мыслями, видимо, чистыми и светлыми, как камешки на дне ручья. Он ждал, и, казалось, все его внимание было приковано к никелированной крышке чернильницы на столе. У Градусова был сын – с первых же дней войны ушел на фронт, этот спорщик и голубятник, не раз бил соседям стекла; теперь старший лейтенант служил в Германии, самостоятельный человек, Игорь…

– То, что вам мать присылает посылки, – это не беда, – продолжал майор прежним тоном. – Именно, беды в этом нет. Верно ведь? Но вы будущий артиллерийский офицер, вы изучаете уставы и хорошо понимаете: ничего лишнего не должно быть в казарме, тем более продукты. Представьте – мы разведем мышей, мыши разносят заболевания, из-за невинной вашей посылки заболеют люди…

Градусов невольно сбивался на тот тон, каким обычно взрослые говорят с детьми; это была крайность, он понимал, но ничего не мог сейчас с собой сделать: внезапно нежная волна подхватила его, понесла – так этот Зимин напоминал золотистыми своими веснушками прежнего Игоря; так же сидел тот когда-то на краешке стула, сложив руки на коленях, с выражением скрытого нетерпения.